Павел I

Император принял руку, на которую опиралась Нелидова, и, отступив, сделал ей почтительный поклон. Екатерина Ивановна отвечала глубоким реверансом. В глубине аллеи показалась принцесса Тарант. Император сделал ей знак приблизиться.

— Mademoiselle утомлена и желает удалиться к себе, — сказал он. — Прошу вас сопровождать ее!

И, повернувшись, Павел Петрович быстро пошел назад по аллее.

Ростопчин, карауля у входа в нее, с нетерпением ожидал развязки свидания, когда император появился, двигаясь большими шагами. В сумраке белой ночи нахмуренное лицо его приняло странный, мертвенный цвет. Подойдя к Ростопчину, он остановился и произнес торжественно:

— Граф Ростопчин, заметь, что скажу сейчас. Свет судит по себе и собственною подлостью чернит чужие характеры. И я видел, как злоба выставляла себя и хотела дать Ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между Нелидовой и мною! Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, перед которым мы все должны явиться, что предстанем перед ним с совестью, свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать этого ценой своей крови! Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог!

XIII. Служение в храме Весты

Когда император возвратился в залу, где шли одушевленные танцы, начальник Смольного госпожа Делафон почтительнейше просила разрешения воспитанницам преподнести царственной имениннице заготовленный сюрприз.

Император разрешил и вслед за тем открылось шествие под звуки оркестра роговой музыки в монастырские сады. Роговая музыка была скрыта в куртинах, и нежная гармония, казалось, сама рождалась в бледных сумраках благовонной ночи.

По спутанным тропам между пригорками, лужайками, цветущими кустами, вереница пар двинулась к кедровой роще. Император вел императрицу впереди шествия.

В кедровой роще открылся перед царственной четой сверкающий огнями храм Весты. Сквозная круглая колоннада была увита гирляндами цветов. Между столбами реяли на незримых подвесках разноцветные кристальные лампады с огнями внутри. Посередине храма на пьедестале высилось скульптурное изображение в образе Весты самой Марии Федоровны. Перед ним на треножнике курился ароматический дым.

Вдруг из-за темных могучих кедров вышел сонм девиц в белых хитонах. Головы их были покрыты прозрачными фатами. В руках они держали цветы. Обойдя вокруг жертвенника и павши на колени перед статуей богини, они запели под аккомпанемент арф:

О, счастливым земнородным
Благостна, прекрасна мать!
Если взором благосклонным
Соизволишь презирать
Дев, тобою воскормленных,
И прошенью внемлешь их:
То внуши молитв усердных
Глас воспитанниц твоих
И даруй, да под покровом
Матерней руки твоей,
Благонравья в блеске новом,
Непорочности стезей
Вслед мы ходим за тобою
И достойными тебя
Будем жизнию святою,
Добродетель ввек любя.

Затем девицы возложили цветы на курящийся треножник.

Императрица Мария Федоровна была глубоко тронута преданностью смолянок. Тут выступило прелестное дитя лет шести с русыми кудрями, обрамлявшими ее ангельское личико; видимо, робея, устремив большие глаза на царственную чету, ребенок произнес на французском языке следующее приветствие:

— Chers objets de pos voeux, vous etes nos divinites; oui, je vois. Minerve, d'eesse de la sagesse, des sciences et des arts; Ph'ebus, dieu de la lumi`ere, et H`eb`e, ornement de l'empire: vous quittez l’Olympe pour embellir ces lieux; vous nous inspirez cette extase divine et cette joie c`eleste, que les dieux seuls ont le pouvoir de produire! (Дорогие; предметы наших стремлений, вы, наши божества; да, я вижу Минерву — богиню мудрости, наук и искусств; Феба — бога света; Гебу — украшение власти. Вы оставили Олимп, чтобы пленить эти места; вы внушили нам этот божественный восторг и эту небесную радость, которые могут производить одни только боги!)

Императрица привлекла к себе прелестную малютку и расцеловала ее. Затем она в теплых и милостивых выражениях благодарила начальницу Смольного, воспитательниц и благородных девушек.

Между тем, в садах, в крытых аллеях, в рощах, в боскетах и куртинах всюду зажглись разноцветные огни. Парочки искали уединения. Везде мелькали ленты и воздушные хитоны монастырок и возле них яркие мундиры юных служителей Марса.

Поэт Державин, взирая на влюбленную юность, сказал стихами о монастырках, что они: