Павел I

— О прибытии вашем с важными известиями побед, — сказал посол, — будет мною сообщено сегодня же барону Тугуту. Полагаю, что без всякого промедления, князь, вы получите аудиенцию у императора Франца. Однако, между нами, в политической погоде чувствуется перемена. Действия фельдмаршала не находят прежнего одобрения. И в самых дружественных отношениях Австрии и России ощущается некое охлаждение. Думать должно, что сие временно. И, конечно, лично на вас ничем не отзовется.

Князь Гагарин поклонился. Видимо, сообщение Разумовского принял он совершенно равнодушно.

Зато с живостью спросил он:

— Где граф Рибопьер? Мне необходимо видеть его сегодня же!

— Кавалер посольства граф Рибопьер ежедневно бывает или, по крайней мере, должен бывать, в моей канцелярии, — сказал посол. — Что, вы родственники?

— Нимало. Ни в каком родстве не состоим.

— Или, может быть, друзья?

— Я его никогда не видал.

— Откуда же такое нетерпение видеть его?

— Я чувствую к Рибопьеру влечение, — сказал улыбаясь, князь Гагарин. — Мне столько рассказывали о его уме, необыкновенных дарованиях и благородстве сердца, что не мог я упустить случая прибыв в Вену, чтобы с ним не повидаться.

— Увидеть Рибопьера вам будет нетрудно.

Посол дернул сонетку.

Торжественный лакей появился на зов.

— Узнай, находится ли граф Рибопьер в канцелярии, — приказал посол.

Лакей столь же торжественно удалился.

Разумовский стал расспрашивать князя о военных событиях, о фельдмаршале и боевых впечатлениях.

— Северная Италия в наших руках, граф. И фельдмаршал желал бы перебросить войну во Францию, будучи уверен в успехе. С ним согласны все в армии.

— О, дорогой князь! Остерегитесь развивать мысль в присутствии барона Тугута, и, особенно императору Францу, — с испугом заговорил граф Андрей Кириллович Разумовский. — Мысль эта не встретит сочувствия и вызовет неудовольствие к вам.

— Благодарю вас, граф, что вы меня предупредили. Я вовсе не желаю аттестовать себя в Вене с невыгодной стороны. Передаю же вам толки в армии. Сам я на сей предмет мнения не имею, но полагаю долгом своим слепо повиноваться велениям монаршим и распоряжениям ближайшего моего начальства.

— И благоразумно, князь, — скороговоркой промолвил посол, — и совершенно благоразумно.

Появился торжественный лакей.

— Что? — спросил посол.

— Имею честь донести вашему сиятельству, что кавалер посольства граф де Рибопьер в сию минуту находится в канцелярии вашего сиятельства при исполнении своих обязанностей, — торжественно доложил посольский Меркурий.

— В таком случае, пойдемте к нему, князь, — предложил посол.

— С величайшим удовольствием, — отвечал князь Гагарин.

Они прошли в канцелярию, в кабинет посла.

Саша Рибопьер занят был важным делом: он переписывал ноты для Софии Замойской, когда его позвали к Разумовскому.

Едва кавалер вошел в кабинет, князь Гагарин бросился к нему на шею, и, обнимая, кричал:

— Как рад я познакомиться с вами, граф! Уверен, что мы будем друзьями.

Рибопьер, несколько удивленный такой экспансивностью, отвечал сдержанно, что весьма рад приятному знакомству.

— Друзьями будем, граф, друзьями! — кричал Гагарин с видом откровенного рубахи-парня.

Но кавалер посольства, несмотря на молодость лет, был достаточно опытен и ложное добродушие не могло его уловить в свои сети. Он отлично помнил, что князь едет в Петербург и там может дать ему любую аттестацию.

Дружелюбие князя побудило его к сугубой осторожности. Разумовский это заметил и про себя весьма одобрил.

Князь стал распространяться о петербургских знакомых, в особенности о семействе Долгоруковых, но не называл Лопухиных. Рибопьер обратил внимание на множество цепей и браслетов, которыми был украшен Гагарин, с крупным шифром княжны Анны.

— Быть может, вы отпустите графа до окончания служебных часов? — спросил Гагарин посла.

— О, разумеется! — предупредительно согласился Разумовский.

— Пойдемте к вам! — увлекая Рибопьера, возбужденно говорил Гагарин. — Мне надо о многом важном поговорить с вами.

Когда они пришли на квартиру Рибопьера, князь стал всем восхищаться, находя тысячи достоинств в обстановке покоев. Но вежливый Рибопьер только посматривал на Корреджиево «Молчание». Наконец Гагарин заговорил о княжне Анне.

— Причина, почему я получил к вам заочно такое дружественное расположение, есть ваша близость к милой моей княжне, товарищу детских игр моих.

— Смею уверить, вас, князь, — ответил Рибопьер, — что никакой особой близости между нами не было, кроме той неизбежной близости, которая получается в танцах, когда кавалер берет даму за талию.

Гагарин пустился в описания своих детских игр с княжной и постепенно зародившегося между ними чувства. По-видимому, своей откровенностью он хотел вызвать и Рибопьера на таковую же. Но Рибопьер только посматривал на Корреджиево «Молчание».