Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

«Наши генералы вовсе не заставляли нас заниматься делами, а дворцовую охрану поднимали редко. Офицер, которого назначали камергером, получал право раздавать чины, которые обеспечивали молодежи, жадной до удовольствий, богатой и честолюбивой, головокружительную карьеру. Она принимала участие в играх, в танцах, посещала званые вечера, придворные спектакли, была допущена в святая святых императорских покоев. Перед молодыми людьми, не имеющими никаких личных заслуг, открывались все двери царского дворца, тогда как старые генералы, затерянные в толпе, томились в передней»,

– пишет в мемуарах князь Чарторыйский...

В Гатчине можно было заниматься только балами и смотреть спектакли, которые организовывала царевна для своего окружения. Павел, ощутив себя, наконец, полным хозяином в своем поместье, решил построить там свою «маленькую Россию». Почти ежедневно он с поразительной тщательностью создавал что-то вроде империи в миниатюре, из которой стремился убрать все злоупотребления и слабости, существующие в России «большой».

Что касается армии, он обратился за помощью к прусским инструкторам. Хотел ли он, таким образом, приблизиться к взглядам на армию своего отца, Петра III, который одевал своих солдат на прусский манер? Но, с другой стороны, к кому еще он, немец, мог обратиться за советом? Лучшие военные кадры находились при дворе Екатерины, где было легко дойти до самых высоких чинов. А что мог предложить он? Ничтожное жалование и намного более высокие требования... И тем не менее люди шли к нему. Прусский капитан, барон Штейнвер; саксонец, специалист по военной тактике, Каннабих; кавалерист, прусский гусар Линденер, двадцатичетырехлетний капитан Алексей Андреевич Аракчеев, усердный, верный долгу, пунктуальный, как часы, неутомимый, – и недавно еще по протекции Петра Ивановича Мелиссино обучавший арифметике детей Николая Ивановича Салтыкова, что несколько увеличивало его недостаточное жалованье... Вскоре Павел даст ему чин полковника. Он оказался самым верным слугой, преданным делу и лично великому князю.

В конце мая 1793 года из донских казаков был сформирован Казачий полк Гатчинских войск наследника цесаревича Павла под началом Андрея Семеновича Кологривова. В состав гатчинской кавалерии входил и казачий эскадрон двадцатитрехлетнего Евграфа Осиповича Грузинова.

Казармы, бараки, конюшни и гвардейские корпуса мало-помалу заполнили окрестности маленького городка. Если верить современникам, путешественникам, посещающим Гатчину, казалось, что они попадали в другую страну.

Почему Екатерина, не доверявшая сыну и боявшаяся его, не запретила эту «крепость», на которую Гатчина все больше походила с каждым днем? Дело в том, что военные фантазии царевича были, по ее мнению, громоотводом, разряжавшим его жажду властвовать, командовать.

А впрочем, чего ей было бояться? Все эти батальоны, одетые и снаряженные по воле Павла, казались ей детской забавой. Когда отдельные взволнованные (или притворяющиеся таковыми) придворные рассказывали ей, не без преувеличения, о развертывании военных сил в Гатчине, она выслушивала их с лицемерной серьезностью, достойной лучшей из комедианток. Но и граф Салтыков – гофмаршал при дворе царевича, заменивший покойного Панина, и князь Адам Чарторыйский, фланировавший между двумя дворами как настоящий дипломат, вместе с нею смеялись над этими враждебными намеками, которым суждено было растаять в пене дней. Екатерина, не слишком озабоченная чистотой своей совести, напротив, была рада новым увлечениям престолонаследника: пока он командовал, карал, награждал и воображал себя военачальником, он был далек от действительности и, конечно, не думал о том, чтобы жаловаться. Для нее – одной заботой меньше.

На праздничных балах, когда Екатерина торжественно проходила мимо коленопреклоненной толпы, Павел и Мария Федоровна, следуя строгому распоряжению, были обязаны идти после маршала Потемкина и занимали третье место в императорском кортеже. Им это казалось невыносимым.