Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

– Но стоит женщине заболеть любовью, она уже неизлечима! Neque limner, amissa pudicitia, alia abnuerit67*«Женщина, хоть раз позабывшая о стыдливости, уже ни в чем не откажет» (лат.)*, это знал еще Тацит!

– Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже...

Пили за «ниспровержение предрассудков» и за «победу освобожденного разума»...

Шестидесятивосьмилетний патриарх Казот молчал.

– Что печалит вас? – спросил его кто-то.

Он ответил, что провидит в недалеком будущем страшные вещи.

Кондорсе стал вышучивать Казота, вызывая его на откровенность. И Казот, грустно улыбнувшись, сказал:

– Вы, господин Кондорсе, скоро должны будете отравиться, чтобы не пасть от руки палача...

Грянул дружный смех.

Когда отсмеялись, Казот поднялся. Бледное лицо его кривилось страдальческой улыбкой.

– Вас, Шамфор, – сказал он, – заставят вскрыть вены...

– Вы, – трижды повел он рукой, обращаясь к Бальи, Мальзербу и Рушеру, – умрете на эшафоте...

Герцогиня де Граммон, видя, что шутка затянулась и становится неостроумной, смеясь, перебила его:

– Но женщин-то вы пощадите?

– Женщины? – ужаснулся Казот картинам, открывавшимся в тот момент ему. – Вас, сударыня, повезут на казнь со связанными назад руками, в одной телеге со множеством других дам, не менее вас измученных и несчастных...

Настроение, вся атмосфера салона в этот вечер были безнадежно испорчены. Но госпожа Граммон, как хозяйка, попыталась спасти хоть что-нибудь, и потому мужественно сохраняла шутливое выражение лица.

– Вот увидите, – воскликнула она, обращаясь к поднимавшимся гостям, – что он и исповедаться перед казнью мне не позволит...

– Не я, сударыня, не я! – горько покачал седой головой Казот. – Они! – Он кивнул головой куда-то в сторону. – Последним человеком, которому перед казнью они позволят исповедаться, будет... король Франции... Но, может быть, они не всесильны, – пробормотал он.

Взволнованные и расстроенные гости стали расходиться.

Жак Казот был казнен 24 сентября 1792 года за попытку организовать побег Людовика XVI.

Пророчества Казота скоро стали сбываться. Вплоть до деталей. Получая из Парижа одно за другим подтверждения истинности страшного предсказания, Павел укреплялся во мнении, что само Небо попускает происходящему там68.*Пророчество Казота передавалось из уст в уста, а опубликовано было впервые в 1806 году, в «Посмертных сочинениях» Ж. – Ф. Лагарпа, воспитателя наследника российского престола Александра Павловича.*

СМЕРТЬ ПОТЕМКИНА

Ach, mein lieber Augustin,

Alles ist weg!

*Ах, мой милый Августин, все прошло, все! (нем.)*

12 октября 1791 года Екатерина узнала о смерти Потемкина.

– Зуб болит. Нужно рвать, – говорил он перед отъездом из армии, имея в виду нового фаворита императрицы, Платона Зубова. Но перед отъездом внезапно, среди полного здоровья, занемог.

«Горестные его стенания сокрушали всех окружающих, 22-го сентября Его Светлость соизволил принять слабительное, а 23-го – рвотное. Сегодня в полдень уснул часа четыре и, проснувшись в поту, испытал облегчение. ... Его Светлость не узнавал людей, руки и ноги его были холодны как лед, цвет лица изменился».

Под Яссами, близ румынской деревни Пунчешты, наступила скоропостижная смерть.

Для Екатерины это имело только то значение, что на смену прежнему к ней придет новый любовник, к которому еще надо будет привыкнуть. А она уже не та: лицо, тело, руки и грудь, которые рассматривала в огромном позолоченном зеркале в своей спальне, не могли более вызвать восторга. Зеркало беспощадно показало ей траур ее женственности.

Еще раз она посмотрела на свое отражение в этом безжалостном зеркале. Оно лишь усилило ее тревогу. Несмотря на роскошь жемчугов, сияние бриллиантов, на несравненные украшения, несмотря на глаза, которые до сих пор завораживали живым огнем, ослепительный успех красоты и очарования захлестнули волны беспощадного времени: пришла ее старость.

Как только она согласилась принять нескольких человек из своего окружения, к ней сразу же приехала великая княгиня Мария Федоровна.

Екатерина смотрела на свою невестку если не пренебрежительно, то, по крайней мере, с чувством собственного интеллектуального превосходства. Мария Федоровна была женщиной среднего ума и доброго сердца; и одно и другое было, по мнению императрицы, недостатком.