Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

Павел, врожденное благородство которого часто захлестывала болезненная подозрительность, не мог сказать всего, чего хотел, и не осмелился прийти к матери. Он понимал ту сильнейшую скорбь, которую она, должно быть, испытывала, но опасался недоброго приема. Он даже не последовал совету жены выразить сочувствие императрице. Павел чувствовал, что одно его присутствие будет для нее невыносимым.

В течение лет, пока Потемкин царил в сердце Екатерины и во всей Российской империи, Павел тратил все свои силы и ум на то, чтобы проклинать великого маршала. Теперь, с той же ужасающей наивностью, с которой он воспринимал почти все события своей жизни, Павел подумал, будто смерть великого воина поможет ему занять при дворе матери подобающее место. Ничуть не бывало! Екатерина, после нескольких дней демонстративных слез и отчаяния, обрела новые силы, чтобы продолжить комедию могущества, в которую превратилась ее жизнь, выбрав очередного фаворита с обольстительной внешностью.

И глупец Завадский, и безликий Корсаков, и красавчик Ланской (умерший от избытка ласк) были всего лишь пешками. Но теперь тайной вдове неограниченного властелина нужны были безумные любовные игры, способные лишить ее всех сил, чтобы она смогла забыть и об угрызениях совести и о страхе превратиться в безобразную старуху.

Платон Зубов с этих пор обрел власть над женщиной, которая больше не отдавала себе отчета в том, что в ближайшие месяцы она падет с вершин неограниченной власти и славы в пучину непристойности и безнравственности.

ЗУБОВ

Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные таковою слабостью, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа: от канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно.

А.С. Пушкин

В течение двух лет Зубов довольствовался ролью любовника императрицы. «Кривой», как он называл Потемкина безо всякого почтения, сам уложил его в постель Екатерины, убежденный в том, что, за исключением любовных утех, этот красавчик будет держаться в стороне. Но, преодолев скорбь, государыня, находящаяся в постоянном беспокойстве по поводу своей женской привлекательности, попыталась влюбить в себя этого молодого человека, который годился ей в сыновья. Она падает все ниже, позволяет себе все больше непристойностей и, не обращая внимания на то, что подобная связь возмущает всех, движется к собственному краху.

Целыми днями Зубов валялся на диванах, покрытых мехами и надушенными шелками. Накрашенный сильнее проститутки, он принимал, поднявшись с постели, самых уважаемых вельмож империи. Каждое утро в его передней толпа придворных с надеждой ожидала взгляда, приветствия, одного-единственного слова от этого проходимца, переодетого одалиской. Перед ним отвешивали поклоны, ему несли просьбы, ходатайства, как будто он был настоящим султаном. Каждый знал: добиться малейшего продвижения по службе или получить самую незначительную милость от императрицы можно, лишь достигнув его согласия на это.

Ему отдавали почести. Дипломаты знали об этом и не боялись низко льстить ему.

Екатерина ошибалась по поводу собственного авторитета. Она думала, будто ее безграничной власти достаточно, чтобы допустить подобное поведение, можно сказать, стыд, по отношению к собственному двору. Ростопчин писал об этом своему знакомому:

«Теперь значение имеет только воля господина Зубова».

Однажды она хотела вовлечь в беседу с Зубовым и своего сына. Раз за столом, обсуждая какой-то пустяк, она спросила – каково его мнение? Павел, явно желая уязвить мать, ответил, что с некоторых пор у него нет своего мнения:

– Мое мнение совпадает с мнением Зубова.

– Разве я какую глупость сказал? – сдерзил фаворит.

«Гамлет» выскочил из-за стола как ошпаренный. Почему он должен терпеть оскорбления от любовника своей матери?!

Ежедневно Зубову предоставлялись огромные денежные суммы. Он обогащался на глазах у всей страны с цинизмом, который приводил в бешенство министров, придворных, вельмож и слуг. Его семья получала с каждым днем все более значительные привилегии. Он прикрывал свой деспотизм щедростью императрицы, опаснейшей из ее слабостей. Братья, сестры, родственники, приезжие торговцы, допущенные в Санкт-Петербург, были осыпаны его «милостями» и богатыми подарками. Казалось, что отныне вся Россия принадлежит ему и он может распоряжаться ею по собственному усмотрению.