– Андрей, этот господин не хочет, чтобы я вас любил...
Эта выходка, разумеется, не избавила Павла от необходимости исполнять приказ матери и императрицы. Несчастный князь попросил своего товарища сделать все возможное, чтобы об их дальнейших встречах не было известно. Павел был готов пойти на все, лишь бы не расставаться с другом. Он пожаловался на материнскую тиранию жене. Наталья ответила, что он прав. Она и сама видит, что свекровь с каждым днем становится все более невыносимой, несправедливой и вздорной. Молодая женщина заявила, что Павел не должен сносить такое к себе отношение.
– Вы как ребенок, дорогой мой супруг! Вы наследник престола – но не член Государственного Совета; вы генерал-адмирал флота, ведущего военные действия – но скажите, кто ведет ваши корабли, где происходят сражения? Вы никогда не участвуете в решении государственных дел, а меж тем не только право на сие имеете, но и обязанность – и пред страной, и предо мною!
И она очаровательно топнула ножкой.
Наталья тратила огромные суммы – не только на развлечения, но и на украшение домашнего гнездышка. Павел не осмеливался просить денег у матери – да она бы их и не дала... Он занял крупную сумму у сестры Андрея Разумовского, вовсе не обращая внимания на болтовню злых языков о том, что, мол, Андрей был любовником великой княгини...
...Победа России над Турцией стала причиной великих празднеств в Москве. В начале 1775 года императрица торжественно въехала в Москву, – ее золоченую карету сопровождала свита из сотен гвардейцев. Поодаль, вовсе не в первых рядах, в шествии присутствовал и Павел с другом Разумовским. Во главе полка, на великолепной лошади он выглядел весьма представительным. И хоть победа приписана была Потемкину, хоть он, вместе с императрицей, должен был пожать все лавры этой встречи, крики «ура» раздавались чаще и громче в честь Павла...
В жалких приветственных возгласах, которые были адресованы императорской карете, окруженной гвардейцами, не чувствовалось искренней радости. Павлу же, напротив, москвичи хлопали в ладоши, благословляли его, и их крики слышны были долго после того, как солдаты полка исчезли из виду...
Восторженные офицеры, женщины подбегали к царевичу и доходили до того, что целовали ему сапоги! Разумовский, пораженный происходящим, повторял Павлу:
– Ах, князь! Как вас любит народ! Как он надеется на ваше царствование!
И добавил, приглушив голос:
– Sine justitia quid sunt regna si non latritudines magni115*
Великий князь оставался бесстрастным к этим чрезвычайно заманчивым предложениям. Конечно, его опьяняло воодушевление москвичей, в его молодой голове раздавался голос, зовущий к независимости, к победе. Но то, что некоторые называли парализующим унынием, было, возможно, на самом деле ранней мудростью.
Именно в это время он обнаружил в себе новый и неисчерпаемый источник веры и надежды. Страшная картина казни Пугачева дала ему смутный ответ на один из самых больных вопросов. Он понял, что не Пугачев властвовал своим войском, а войско властвовало им. Он позволял этим людям sans foi ni loi116*
Нужно, чтобы люди хотели другого, святого и высокого. Нужны chevalier sans peur et sans reproche117*
А мать его? Она ведь тоже только позволяет делать сановникам своим то, чего они сами хотят. Только позволяет... Leben und leben lassen118*
Пока эта мысль медленно входила в его сознание, холодком продвигаясь от лопаток к затылку, он непосредственно ощутил, что им руководит могучая духовная сила, направляющая его к предопределенной, заранее намеченной цели.
В этом – в его вере в свое высшее предназначение – он был полностью сыном своей матери.
СМЕРТЬ
Grande faisense des drames...
La parole a ete donnee a l'homme pour degouser sa pensee.