Павел I. Сын Екатерины Великой

Быть может, заблуждались насчет личности посланного? С января по март 1801 года между Петербургом и Парижем разъезжали разные агенты: майор Тизенгаузен, привезший в феврале первому консулу письмо государя; обер-егермейстер Левашов, приехавший в Париж во время переговоров о Люневильском мире, чтобы защищать короля Неаполитанского; быть может, еще и другие, которых мы не знаем. Трудно исторически установить «соглашение», заключению которого они будто бы способствовали. Эта задача кажется невыполнимой.

IХ

Бонапарт несомненно помышлял об этой экспедиции и не нуждался в том, чтобы Павел внушил ему мысль о ней. Все вокруг него думали о том же, и во Франции занимались ей гораздо ранее. В 1776 году Неккер отказал в ассигновании субсидий на попытку такого рода. В 1782 году Людовик XVI принял план кампании, имевшей целью разрушение Бомбея. В более недавнее время, в ноябре 1799 г., эльзасец Нагель, бывший боевой товарищ Сюфрена и муж воспитательницы двух русских великих княжен, представил Талейрану проект нанесения сильного удара английскому могуществу в Индии.

Бонапарт, конечно, знал об этом деле и, задумываясь над ним, несомненно учитывал перспективы, которые открывало ему в этом отношении франко-русское сближение. Нужно было только, чтобы это сближение стало совершившимся фактом. Тоже очень увлекающийся, не опередил ли великий человек слишком для него медленное течение переговоров с Колычевым? На острове святой Елены О’Меара сам услышал из его уст заявление, высказанное в очень положительном тоне: «Если бы жил Павел I, вы бы уже лишились Индии. Мы с ним вместе составили проект завладеть ею». Но чего стоит этот свидетель? И какое значение имеют подобные слова, будь они даже совершенно точно переданы, перед неопровержимым доказательством фактов?

В конце февраля 1801 года, Луккезини предполагал, что первый консул занялся изучением этого вопроса. Но, пока дело шло только об изучении и проектах, факт не заключал в себе ничего таинственного, или тревожного для кого бы то ни было. Все министерства Европы были о нем предупреждены, но сама Англия не испытывала никакой тревоги. Почему? Потому что в той форме, какую принимали теперь эти проекты в Париже, они были поставлены в зависимость от одного условия, осуществление которого даже не представлялось проблематичным: по этому отдельному пункту вопрос о франко-русском соглашений не мог уже иметь места.

В Париже, в конце февраля, Бонапарт еще собирал сведения, справлялся с картами, производил расчеты; в Петербурге уже 12 января (старый стиль) Павел отправил атаману войска Донского, Орлову, приказание сосредоточить свои войска в Оренбурге и немедленно выступить через Хиву и Бухару к реке Инду, для нападения на английские учреждения. Это ли с согласия первого консула и по плану, обдуманному вместе с ним?

Уже одно число, когда происходило это событие, может поколебать подобное предположение: оно предшествовало обмену первыми письмами между обоими главами правительств. Но, кроме того, Бонапарт не был сумасшедшим, и самый характер отправляемой таким образом экспедиции не позволяет допустить, чтобы он принимал участие в ее подготовке.

Она вовсе не была подготовлена! Орлова двинули вперед без всякой предварительной попытки соглашения с азиатскими правителями, через владения которых ему предстояло проходить, без обсуждения средств, на какие он может рассчитывать в этих странах, без заготовления провианта, материалов для устройства лагеря и походных госпиталей, без денег и даже без маршрута. Карты, предоставленные в его распоряжение, доходили до Хивы. А между тем Павел предписывал генералу дойти до Ганга, и мимоходом утвердиться в Бухаре, «чтобы китайцам не досталась!»

Он продолжал фантазировать и собирал уже мысленно «все богатства Бенгалии». Воображение Бонапарта работало в другом направлении.

Так как полученные распоряжения были формальны, Орлов выступил в поход, и, по всей вероятности, первый консул даже не был об этом извещен. Атаман повел с собой 22507 человек и артиллерию, состоявшую из 12 единорогов и 12 пушек. Одному ему была известна цель этой мобилизации, представлявшейся казáчкам чем-то вроде ссылки, которой подверглись донцы, или «неприятной прогулкой», предписанной им в наказание. Они пожелали следовать за мужьями вместе с детьми, и многие это сделали. Так как зима в тот год была довольно сурова, участникам этой экспедиции пришлось вынести ужасные испытания; половина одного полка чуть было не потонула при переправе через Волгу, а добравшись до Иргиза, уже на азиатском склоне, Орлов потерял большую часть своих лошадей и сам очутился без копейки. Последовавшая в это время кончина Павла спасла его. Первой заботой Александра I было вернуть несчастных казаков, находившихся еще далеко не только от Бенгалии, но и от Бухары.