Павел II. Книга 3. Пригоршня власти

Тоня очнулась от дикого страха — Павла не было не только в постели, но и в комнате. Его нигде не было! Что-то набросив на себя, Тоня рванула в гостиную пусто! В дежурку — нет, не пусто, но Абдулла там мирно спал, и его храп-тенор звучал ровно на октаву ниже, чем Клюлев контртенор. Тоня сообразила, что есть еще диспетчерская, где сидит синемундирный Милослав Половецкий, рванула туда. Увы, Милада не только спал на дежурстве, но, убаюканный поначалу так гладко шедшей процедурой, он не отключил ни один из пылающих перед ним инфракрасных экранов. На одном Тоня быстро высмотрела Павла, точней, его венгерскую куртку, под которой он прикорнул в угловой комнатке эркера. А на другом увидела клубы пара, шипящие даже в немом исполнении. С трудом поняв, что видит она на экране изображение большой ванной комнаты, где для Павлиньки с вечера старухи полную мраморную посудину желтков накокали, Тоня рванула туда, только и успела, что дать Миладе по затылку. Тоня расположение комнат в особняке выучила прекрасно, это она, а не вшивые часовые, стерегла покой императора Павла Второго! Милада очнулся, пискнул, потрусил следом, но ему ли было угнаться за разъяренной женщиной — что-то случилось с Павлинькиными желтками, кто ответит?..

С порога было ясно, что тут баба: халатик валяется, и в биде наблевано. А над желтковой ванной висел пар, жидкость в ней скворчала и пахла яичницей. Из нее только торчали выпученные, раскрытые в немом вопле глаза Иуды Ивановны, сама ванна была раскалена, яичница по краям нагло подрумянивалась. Тоне было плевать на любую бабу, которая сюда влезла, Павлиньку-то никакая баба у нее не отнимет — но желтки! В тщетной попытке спасти работу старух Тонька ухватила Иуду Ивановну за волосы.

Тяжелая, тяжелей самой Антонины, очень похожая на нее внешне, но вся в клочьях недожаренной яичницы, вывалилась Иуда Ивановна из старинной ванны господина Вардовского, который поставил ее тут в начале века для своих эстетских нужд. Антонина поняла, что желтки все равно пропали, и решила спасти хотя бы эту жареную дуру. Она сунула Иуду головой в биде и включила самую сильную струю. Волосы у Иуды были длинные, желток в них запекся полностью — по особняку пополз такой яростно-съедобный запах, что правнук эс-бе Володи, эс-бе Витя, сидевший в дежурке возле спящего гвардейца, не утерпел и покинул пост. Он неслышно пробежал коридорами особняка в Староконюшенном и, проливая слюну, потому что был с примесью боксера, достиг ванной комнаты. Блюющий вой Иуды Ивановны был в басовых тонах, яростный рев ограбленной Тони — в баритональных. Безумное лопотанье Абдуллы попадало, как всегда, в тенор, а чукотский голос Клюля — в контр-тенор. Глубоким дискантом заливался потерявший надежды на орден за первым номером Милада, а вот приличного сопрано не было. Хотя партия у Вити была в принципе другая, но он, предчувствуя немалую порцию приличной жратвы, решил включиться в общий хор — и завыл на высокой-высокой ноте.

Долго выть Витя оказался не в силах. С Тониной руки отлетел кусок яичницы эдак на полкило, извлеченный из каких-то интимных глубин печеной Иуды. Витя сглотнул его на лету.

Все же вот какая подлость, вот что люди-то едят! А часто ли перепадает яичница из чистых желтков заслуженному служебно-бродячему кобелю? Он ее, чтоб вы знали, годами даже не нюхает.

4

Был в это время при нашем дворе собака […] не пойму каким образом возвысившийся из телохранителей, мы же […] сравняли его с вельможами, надеясь на верную службу.

ИВАН ГРОЗНЫЙ. ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ КНЯЗЮ АНДРЕЮ КУРБСКОМУ