Кажется, на тот день, я еще не знал, чем цунами отличается от простого урагана. Потому что в Советском Союзе очень мало новостей приходило с Запада, а в наших великих морях типа Баренцева цунами, благо, не происходит. Песню я, на самом деле, про ураган написал. Написал я причем ее в такси. Я совсем не знал Москвы. Тогда была ситуация, когда я жил себе совершенно прекрасно в Петербурге. Так как я никогда не страдал от недостатка денег – даже не потому, что у меня их было их много, а просто я не страдал от этого. Я жил в Петербурге, но приехали люди из Москвы и стали говорить: «Вот, как же ты здесь, тебя надо раскручивать на уровне России». Я ответил им, что не надо меня раскручивать на уровне России, потому что я не хочу ехать в гастроли: я хочу сидеть в Петербурге, потому что здесь у меня все есть: вот кошка, вот кофейник, вот полный Невский интересных людей. Но, конечно же, восемь взрослых людей уговорят одного невзрослого. Я приезжал несколько раз в Москву, но все равно возвращался в Петербург. От Москвы я очень сильно страдал, поэтому часто пил. Ну, и вообще: сложно жить в городе, где ты не понимаешь где север, где юг. Ты как бы все время немножко рассредоточенный. Помню, мы встали в пробку в центре, и я написал эту песню, будучи в такси прямо около Кремля. Я помню, что тогда еще мой продюсер приехал, и он так сильно удивился моей новой песне. По-моему, мы даже сразу на студию поехали. В общем, когда спрашивают, как писать песни – не надо как-то писать песни, просто если не пишутся, не пишите. Если они не пишутся, их не надо писать вообще.
Я, кстати, одно время погрузился в блюз довольно глубоко. Был у меня в Петербурге, знакомый финн, его звали Эрро, по-моему. И был он полностью в черном блюзе: он очень хорошо играл на губной блюзовой гармошке. Думаю, и сейчас играет. Он ничего он кроме блюзов играть не умел да и не хотел, но снимал их очень четко вот с тех плохих записей, где еще черные блюзмэны, и их прямо там едва слышно. И он со всеми этими ошибками снимал, и заставлял меня снимать с этими же ошибками. Иногда мы с ним на улице играли эти блюзы. И, по-моему, один из двадцати прохожих всегда очень сильно заценивал это, прямо слышал, что звучит это очень аутентично, по-настоящему. И потом, финский акцент в английском был очень похож на негритянский. Я думаю, что ну прямо аутентично. Для того, чтобы музыканты понимали, чем черный блюз отличается от того, что мы принимаем за блюз: в черном блюзе чудесным образом в одном аккорде сочетаются минор и мажор. Я сейчас даже не говорю про пониженную пятую ступень: просто одновременно играется как бы параллельные минор и мажор. И явление, конечно, удивительное, но, конечно, целый концерт слушать этого явления мне бы было сложно даже сейчас.
Мама дала мне нежное сердце,
Альбом «Жизнь» (1995 г.)