Павел Луспекаев. Белое солнце пустыни

Не менее, а быть может, более интересно, знать, как проходили репетиции Луспекаева на съемочной площадке. По специфике они резко отличаются от репетиций на сцене. Укажем на основные отличия. Первое: начиная репетировать роль в спектакле, актер заранее знает своих партнеров и, естественно, загодя настраивается на взаимодействие с ними, в кино же очень часто партнеры встречаются только на съемочной площадке и, пообщавшись несколько дней, а иногда и всего лишь несколько часов, расстаются, часто – навсегда.

Второе: репетиционный период в театре и в кино просто-напросто несоизмеримы по своей продолжительности: в театре он занимает месяцы, в кино – считаные часы, иногда – минуты. Об остальных отличиях пускай порассуждают театро– и киноведы.

Вот как отзывается о кинорепетициях Павла Борисовича Геннадий Иванович Полока: «Репетировал он всегда в «полный голос», без пауз и передышек, растрачивая себя до конца. Он терпеть не мог размеренных многочасовых репетиций, разумной экономии нервной энергии. Зато через час валился без сил».

Как, видим, в основном поведение Луспекаева в репетиционном зале театра и на съемочной площадке совпадает – та же всеобъемлющая тотальная самоотдача. Но ощущается и существенная разница – в темпе. О чем это говорит? Думается, о том, что Луспекаев очень быстро осознал специфику кино, основанную на быстром воплощении замысла и незамедлительной его фиксации на кинопленку.

Несколько иную и прямо-таки ошеломляющую оценку работы Павла Борисовича на съемочной площадке дает Владимир Яковлевич Мотыль: «Работать с Луспекаевым в привычном смысле этого слова не приходилось. Предварительных репетиций он не признавал, все происходило как бы, между прочим. Луспекаев выяснял лишь подробности обстоятельств, предшествовавших эпизоду, к которому готовился. Так как фильм снимался «вразбивку», он беспокоился, что его сиюминутное состояние может не сойтись, не совпасть с тем, которое было у него неделю или месяц назад, когда снималась сцена, предваряющая нынешний кусок. Эта страсть к предельному, дотошному выяснению мотивов действия, стремление учесть всю сумму обстоятельств составляла особенность Луспекаева-актера».

Из свидетельств обоих кинорежиссеров вытекает неопровержимый вывод: Луспекаев отлично понимал – «то, что происходит с актером на съемках, должно случиться единственный раз. Этот миг и будет зафиксирован камерой и войдет в картину. Поэтому он предпочитал действовать тогда, когда работала камера, чтобы непосредственность жизни в образе до времени не расплескалась».

Это качество присуще было всем великим мастерам кино прошлого: Игорю Ильинскому и Михаилу Яншину, Борису Ливанову и Борису Тенину, Борису Чиркову и Николаю Крючкову, Евгению Евстигнееву и Евгению Леонову, Олегу Ефремову и Олегу Борисову и… многим, многим, многим другим…

Не следует также забывать о том, что между тем, о чем говорил Полока, и тем, о чем говорил Мотыль, пролегло более восьми лет. За эти годы Павел Борисович, как говорится, «заматерел», многому научился.

Позволим себе еще раз сказать, вернее, дополнить сказанное о необычайной ответственности, дисциплинированности и самоотверженности, какие отличали Павла Борисовича и в репетиционных залах театров, и на съемочных площадках.

«В труппе любого театра Луспекаев мог быть образцом точности, дисциплинированности, требовательности к себе, – вспоминал Олег Басилашвили. – На репетиции он приходил не позже чем за полчаса. Ему ведь нужно было спокойно «вспомнить текст». На спектакли он приходил задолго до положенных сорока пяти минут. Слова «не успел», «опоздал» в лексиконе Луспекаева просто отсутствовали».

Часть эпизодов фильма «Рокировка в длинную сторону» режиссер «Ленфильма» Владимир Григорьев снимал не в студийном павильоне, не в декорациях, а на борту действующей подводной лодки Балтфлота. Луспекаеву предстояло спуститься по отвесному трапу вниз, да не один раз, а несколько, поскольку – дубли. Договорились с командиром, чтобы открыли люк в торпедном отсеке – он короче и с небольшим уклоном. Двое крепких матросов вызвались помочь больному актеру спускаться. Но от их помощи Павел Борисович категорически отказался. На одних руках, перехватывая металлические поручни, он сам спустился вниз.

А ведь мог воспользоваться услугами дублера – и имел на то право, и кто бы осудил его за это?.. Но Павел Борисович прекрасно понимал, что его тело и тело дублера – разные вещи. Другое тело плохо впишется между предыдущим и последующим кадрами.

Столь ответственное и в высшей степени вдохновенное поведение на репетициях не могло не увенчаться превосходными результатами. И оно, как мы знаем, увенчивалось.