Павел Первый

В реальности же все обстояло по-другому, и Пален об этом, как и всякий другой, был прекрасно осведомлен. Получив императорское прощение, большинство «возвращенцев» не могли ни приступить к своей прежней деятельности, ни вернуть полностью свою собственность. Тех, кого Павел помиловал, обладали только теоретическими возможностями. Они были реабилитированы, но не обустроены. Далекие от признательности за запоздалое спасение, они добрались до Санкт-Петербурга, проклиная того, кто так жестоко с ними обошелся. Озлобленные годами лишений, они думали только о мщении тому, кто их несправедливо покарал. Первой заботой Палена в этих условиях было установление контакта с наиболее решительно настроенными «возвращенцами», выдвигающими свои требования. Опрашивая их, он убеждался, что был прав, рассчитывая на их поддержку в осуществлении своей акции. Как он это и предвидел, ему удалось сблизиться с теми, кто прошел наказание за свои ошибки. Павел своей амнистией лишь увеличил количество своих недоброжелателей. Терпеливо и коварно Пален готовился использовать их скрытое недовольство. Не раскрывая перед ними всех карт, он только раззадоривал их, напоминая обо всех их обманутых надеждах, разбитых карьерах, и в то же время намекал на возможность осуществления переворота во дворце с тем, чтобы сместить Павла и возвести на трон Александра. В ближайшие себе сообщники в этом деле оздоровления общества он выбрал своего старого товарища, немца по происхождению, Беннигсена. Одна из жертв императорского деспотизма, этот могучий великан с мраморным лицом пользовался репутацией смелого, хладнокровного и тактически ловкого человека. Пален сошелся также с тремя братьями Зубовыми, которые познали свой звездный час еще при правлении Екатерины II и сполна поплатились за постоянное осуждение правящего монарха. Для того чтобы как можно больше усугубить ситуацию вокруг царя, Пален, посоветовавшись с Платоном Зубовым, любовником покойной императрицы, решил просить у Кутайсова руки его дочери. Обольщенный в своем тщеславии выскочка, бывший брадобрей Его Величества уже видел себя соединенным родственными узами, благодаря замужеству своей дочери, с очень знатной семьей последнего фаворита царицы. Чтобы облегчить заключение брачного договора, он заручился одобрением Павла и упросил Его Величество благосклоннее отнестись к роду Зубовых, как только они возвратятся в столицу. По наущению Кутайсова князь Платон Зубов и граф Валерьян Зубов были назначены почетными начальниками двух кадетских корпусов; граф Николай Зубов получил должность обер-шталмейстера и двадцать других льгот.

Занятые возвращением к власти заговорщики, подгоняемые неутомимым Паленом, набирают среди офицеров гвардии всех тех, кто, так или иначе, выражал недовольство императором. В большинстве своем этих заговорщиков не столько беспокоила политика, сколько раздражала прусская дисциплина, которая вменялась им для безоговорочного выполнения. За редким исключением они роптали против самого монарха, да и то на манер крикливых школьников, которые хотели бы поменять своего учителя за то, что он их держит в ежовых рукавицах. Некоторые из них, конечно, имели более конкретные претензии к императору, поскольку были им наказаны физически с применением палок, которыми их били, пропуская сквозь строй солдат. Одними из таковых были грузинский князь Яшвил и кавалергард Бороздин, которые были наказаны и заключены в крепость за то, что слишком часто приглашали на танец госпожу Гагарину, фаворитку императора. В то время как Зубов занимался сбором подобных злопамятных военных, Пален прицеливался еще дальше и подыскивал симпатизирующих заговорщикам среди генералов, служивших в столице. Постепенно он сблизился с командующим Преображенским батальоном генералом Талызиным, с некоторыми офицерами Семеновского полка, с командующим кавалергардом генерал-адъютантом Уваровым и в особенности с двумя братьями Аргамаковыми, младший из которых командовал Преображенским батальоном, а старший выполнял обязанности полкового адъютанта императора и коменданта Михайловского дворца. Остальные офицеры также не преминули сразу же примкнуть к ядру «ожесточенных». Скоро тех, кто составлял тайное объединение, было около пятидесяти человек. В табачном дыму и под звон бокалов с пуншем расточались упреки в адрес недалекого и неблагодарного монарха. Теперь один лишь вопрос стоял на повестке дня: как с ним можно побыстрее покончить?