Павел Третьяков

Судя по переписке Павла Михайловича, его, как и многих его знакомых, возмущало бездействие властей. «Правительство нисколько и ничем не поощряет народного движения»^[261]. Та же мысль звучит в письме Крамскому 1876 года: «Не знаю, читаете ли Вы русские газеты? Из них Вы… бы увидали, какое здесь движение в пользу восставших славян: сбор денег повсеместный и довольно крупный… Отряд за отрядом отправляются врачи и походные лазареты… Но это ли нужно? Во время пожара нужно прежде всего гасить огонь, а потом уже помогать погоревшим! Ужасно скверное время»^[262].

Итак, в первую очередь Третьяков был патриотом русского народа, русского общества, русской культуры. Чувства «государственника» в его многогранной деятельности не проявлялись.

Патриотизм предпринимателя обретал и иные формы. К примеру, на протяжении всей своей жизни Павел Михайлович являлся деятельным патриотом Москвы. Родной город Третьяков любил, и именно с Первопрестольной связана основная часть его биографии. Здесь он появился на свет, женился и умер. Здесь он собирал картины, занимался благотворительностью и воспитывал детей.

О том, что П. М. Третьяков с радостью принял звание почетного гражданина Москвы, уже было сказано. При помощи лучших архитекторов он заботится о внешнем облике любимого города, жертвует ему любимое детище — галерею картин русских художников, в беседах с деятелями культуры защищает Москву от нападок. В одном из писем В. В. Верещагину Павел Михайлович восклицает: «…Чем же Петербург лучше Москвы! Разве не из Петербурга начало интриги против Вас? Разве не там погибли три Ваших произведения? В будущем Москва будет иметь большое, громадное значение (разумеется, мы не доживем до этого), и не следует сожалеть, что коллекция Ваша сюда попала: в России — здесь ей самое приличное место»^[263]. Третьякову было во многом близко присущее славянофилам чувствование Москвы как центра русской нации.

Еще в первые годы составления галереи Павел Михайлович твердо намеревался составить коллекцию, которая располагалась бы не в Петербурге и не где бы то ни было еще, а именно в Москве. В завещании, составленном 17 мая 1860 года, он пишет: «…капитал… в сто пятьдесят тысяч рублей серебром я завещеваю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи»^[264]. Идея своего рода художественного первенства Москвы не оставила Третьякова и впоследствии.

Патриотизм Третьякова имел еще одну градацию: принадлежности к купеческому сословию. Будучи купцом по рождению, Третьяков отнюдь не стремился перестать им быть. Напротив, со слов Стасова известно, будто Третьяков говорил, «…что он, конечно, купец и этим гордится (и даже не принимает никаких титулов и званий или орденов)»^[265]. Так, от дворянского звания Павел Михайлович отказался среди прочего потому, что он был патриотом купеческого сословия. Эта черта патриотизма, очевидно, была воспитана в сыне Михаилом Захаровичем: чего стоит одна формулировка в его завещательном письме 1847 года: «…сыновей не отстронять от торговли и от своего сословия»^[266]! Павел Михайлович не только дорожил своей причастностью к русскому купечеству, но и заботился о нуждах русской экономики. Так, принадлежащая Третьяковым фабрика производила лен — исконно русский товар, соперничавший на отечественном рынке с американским хлопком. А дочери Александре в 1893 году Павел Михайлович писал: «мне… ужасно не понравилось у вас желание иметь американский инструмент, хотя я не жалел расходов на вашу омеблировку и не буду жалеть, если у вас что-нибудь недоделано; можно желать иностранную вещь, совсем у нас не производимую, но когда сотни тысяч богатых людей ездят в русских экипажах, и когда даже такие виртуозы, как Рубинштейн, играют на русских инструментах, то одинаково неразумно иметь как парижские кареты, так и американские инструменты»^[267].

И наконец, Третьяков являлся безусловным патриотом отечественного искусства. В 1865 году Павел Михайлович писал художнику А. А. Риццони: «…многие положительно не хотят верить в хорошую будущность русского искусства… Вы знаете, я иного мнения, иначе я и не собирал бы коллекцию русских картин»^[268]. В. В. Стасову, которого В. В. Верещагин просил раздобыть у Третьякова кредит, Павел Михайлович отвечал: «Что мне за утешение было бы, сказал он, чтоб мои деньги послужили бы на то, чтоб картины отличного русского художника пошли бы в Англию! Я всю жизнь хлопотал и заботился о русском искусстве…»^[269] Наконец, И. Е. Репин именовал Третьякова «печальником о русском искусстве»^[270].