Павел Третьяков

Будучи холостым человеком, Третьяков имел возможность уделять больше времени культурному досугу, встречам с друзьями — сначала из купеческой, потом и из художественной среды. Впрочем, довольно часто он заполнял свой досуг самостоятельно. В. П. Зилоти о молодых годах отца пишет: «…Павел Михайлович жил замкнуто, рано вставал, „с петухами“, читал „запоем“ книги, после чаю шел в контору, потом в лавку. Вечером, когда бывал свободен, с юных лет потихоньку „удирал“ в театр или оперу (концерты тогда были еще редки). Боготворил Бозио, сестер Маркези, Ольдриджа, Живокини, Самойлова, Щепкина и всю плеяду „звезд“ того времени… Когда бывали гости „наверху“ (в комнатах верхнего этажа, где жили Сергей Михайлович и его молодая жена. — А. Ф.) — он запирался у себя внизу: либо сказывался больным, либо в отъезде. Но у него лично бывали друзья из художников, которых он приводил иногда представлять сестре Сонечке, жившей с „маменькой“… внизу, в двух комнатах, смежных с его комнатами»^[381]. Об этом же свидетельствует А. П. Боткина: «…быт Третьяковых был не слишком патриархальный. Помимо того что их постоянно посещали знакомые, они часто ездили в театры. Знакомые, посещавшие Третьяковых, приходили к обеду или вечером. Кроме близких друзей, о которых мы говорили, начали появляться художники»^[382].

С начала 1850-х годов Третьяковы летнее время проводят на даче. С первой половины — середины 1850-х годов Павел Михайлович заводит привычку каждую осень ездить в Санкт-Петербург. Там он ходит в театр и слушает оперу, посещает публичную библиотеку, цирк, Академию художеств, Эрмитаж, частные собрания картин… В середине 1850-х Третьяков всерьез «заболел» искусством и начал составлять собрание. Тем не менее, жизнь его не была еще подчинена в полной мере тому бешеному ритму, который будет так характерен для него впоследствии.

До сих пор речь шла в основном о долге, который должен был блюсти Третьяков. Долг перед родом, долг перед сословием, долг перед деловыми партнерами… Жизнь Павла Михайловича еще не достигла кульминационного момента, еще не появилось в ней настоящего дела, только-только начался период независимости от семейства. Этот период «первых полетов» вот-вот подойдет к концу. Но прежде чем это произойдет, прежде чем Павел Михайлович воспарит по-настоящему, его жизнь осветится новым солнцем. Этим солнцем станет Вера Николаевна, урожденная Мамонтова.

Семья в жизни Третьякова будет играть большую, едва ли не важнейшую роль. Она станет тем потаенным теремом, в котором можно укрыться, отогреться душой и почувствовать себя защищенным от всех житейских неурядиц. Семья сделается самой большой драгоценностью Третьякова, которую он будет ревностно прятать от чужих завистливых глаз.

Как говорилось выше, женился Павел Михайлович Третьяков поздно, в возрасте 32 лет. Говорилось и о том, что ему, как главе большого семейства, надо было наладить доставшееся от отца дело, найти достойную партию для сестер. Но была и другая причина позднего брака Третьякова, тесно связанная с особенностями его характера. Павел Михайлович долго искал то, что подходило бы ему… в совершенстве. Насколько это самое совершенство возможно в земной жизни.

Искал ли Третьяков женского общества до знакомства с Мамонтовой, случались ли у него увлечения или романы, исследователям неизвестно. Это тайна за семью печатями, и вряд ли когда-либо удастся проникнуть в нее. Исследователь Л. М. Анисов, основываясь на случайном сочетании фактов в биографии Третьякова, делает вывод, что у Павла Михайловича был роман, возможно, даже с «…замужней женщиной из круга ближайших знакомых семьи Третьяковых»^[383]. Но на каких основаниях Анисов базирует свое умозаключение? Вот что он пишет в своей книге: «…первой картиной, купленной П. М. Третьяковым для своей галереи, была работа Н. Г. Шильдера „Искушение“. Молодая девушка возле постели умирающей матери отказывается от браслета, предлагаемого сводней. Думается, первое приобретение оказалось неслучайным». И добавляет: «…что-то весьма личное, по-видимому, было в этой картине для Третьякова… Если бы встретилась в его жизни бесприданница, которую бы он полюбил, думается, он женился бы на ней»^[384].

Эту фразу Анисов подкрепляет строками из первого завещания П. М. Третьякова, составленного в 1860 году перед поездкой за границу. Купец предполагает сумму 8186 рублей «…и что вновь приобретется в торговле на мой капитал… употребить на выдачу в замужество бедных невест, но за добропорядочных людей». Анисов посчитал это распоряжение П. М. Третьякова доказательством личного интереса Третьякова к некоей небогатой девушке. А поскольку в переписке Третьякова о ней не говорится ни единого слова, Анисову видится порочная связь купца с замужней дамой, которую не следует компрометировать. Вот только… выводы исследователя недостаточно обоснованны.