Павел Тычина

Павлуша рос серьезным, робким, скромным, с вечным желанием спокойно сидеть где-то в уголке, чтобы его не замечали. Старался меньше напоминать о себе или мешать взрослым, потому что семья была чересчур велика – одних детей девятеро, родителям с ними было трудно. С детства он стремился все постичь сам, без чьей-либо помощи, пытался преодолевать все препятствия настойчивостью.

Ярким воспоминанием детства были поездки маленького Павлика в Киев: с мамой на богомолье и с отцом. Он повидал много интересного, но больше всего ему запомнился Богдан Хмельницкий на коне – и снова восьмилетнему мальчику вспомнились отцовы и мамины рассказы о прадеде-запорожце, о казаках и гайдамаках, сказки о Котигорошке и Ивасике-Телесике, о Кожемяке и богатыре Михайле, песни дьяков и сельских девушек – и все это «опадало, как янтарные зерна», в детскую душу…

Отец и мать, старшие сестры и братья в детстве привили Павлуше любовь к музыке. «Отец. Вечер позднего лета. Темно уже совсем. Отец, опираясь на невысокую калитку, внимательно слушал что-то. А я сидел на завалинке. И вдруг он ко мне потихоньку:

– Иди сюда, Павлуша, слушай!

„Лиру“ парни имитировали (два голоса), в квинту гудели, в квинту, а один – запел жалобно, как лирник… Ой, как же меня по-замечательному поразила та „Лира“!»

В доме Тычин ценилась книга: устно пересказывалась повесть Николая Гоголя «Тарас Бульба», перечитывалась пушкинская «Сказка о царе Салтане». «В дошкольное сельское время жизни моей, когда я весь был в окружении украинских сказок, песен, колядок и щедривок, – я помню: отец читал нам в семье „Тараса Бульбу“ Гоголя. И – то ли потому, что Гоголь рассказывал об Украине, или потому, что отец прочитанные места объяснял нам на своем родном языке и тут же часто добавлял еще и собственные рассказы о Наливайке, которого живьем на сковороде жарили, или же о казаке, который, стоя на земле, у быка, что мимо пробегал, вырвал бок одной рукой и т. д. – я первую русскую прослушанную книгу не почувствовал еще именно как русскую… Но впечатление осталось на всю жизнь…»

Материнские сказки, песни сельских девушек, рассказы отца о казачестве – все это волновало, тревожило душу Павлика, приобщая его к великому и прекрасному, наполняло предчувствием чего-то таинственного и непостижимого.

В семье часто звучал из уст отца-дьяка старославянский язык, и маленький Павел однажды неожиданно заговорил на нем без ошибок, чем изрядно удивил всех присутствующих. Еще совсем маленьким мама брала Павлика в Киев на богомолье. В Печерской лавре приложила к святой иконе, дети вокруг плакали и кричали, а Павел вел себя тихо, и когда мама подошла к священнику, то он сказал ей: «Приобщается с малых сих и великим будет».

Павлуша имел совершенный музыкальный слух и звонкий мелодичный голос. Отец, услышав, что у Павла голос, как колокольчик, давал ему вести партию. «Ты, Павлуша, пой тон, а Ваня пусть поет полутон, а Оксана терции». Так на три голоса и пели «Отверзу уста», а Павлику было всего только 5 лет. «Отец играл на гармонии, учил меня колоколам Лавры и русской церкви. Тогда я с отцом как раз проехал через два города – Киев и Чернигов». И так это понравилось маленькому Павлуше, что он на широкой пиле, которую отец привез из Киева и повесил в сенях, «взяв две палочки, показывал маме, как звонят в Киеве. И так я уже надоел отцу своим трезвоном, что он только махнул рукой: вот мне еще этот Павлуша!»

Репертуар у маленького Павла Тычины был широкий. Как вспоминал Павел Григорьевич, в детские годы, увидев «на старом Погребище (наполовину забросанный землей) старый большой котел – для полевой каши, я звонил в него (точнее – в два больших кольца) и пел свои песни, которые уже знал от отца в то время (под гармонь, которую он в Киеве купил за 50 копеек, может, за 1 рубль, не помню). Он еще поразил меня тем, что слышал в Киеве пение крылосного хора „Седе Адам против рая и плакался горько“; от дьяков в причете (на праздник Троицы) – меня, маленького, еще тогда очень впечатлили народные песни…»

И так на формирование эстетических вкусов Тычины влияли не только народные песни, но и церковное пение, те секреты церковной музыки, в которые отец посвящал сына.