Павленков

Прежде чем знакомить русскую читающую публику с умственной жизнью представителей прежних эпох, с устремлениями лучших сынов других народов, нужно было доподлинно выяснить, а не было ли подобного прецедента в отечественной и зарубежной практике. Заказав библиографические сведения о жизнеописаниях, выходивших ранее, Павленков обнаружил, что такое начинание, в таком масштабе, до сих пор никем не предпринималось. В одном из писем Павленкова, направленном 10 января 1890 года С. Н. Кривенко, сообщается, что вся книжная библиография для предполагаемой биографической библиотеки им уже собрана и проанализирована. «Оказывается, — писал Флорентий Федорович, — что наш книжный материал до жалости беден: биография, следовательно, почти совсем забыта».

Сам же издатель высказывался определенно о той сверхзадаче, которая ставилась им перед готовящимся серьезным проектом: «…Биографическая библиотека, Карлейль и Тард, взятые в обшей совокупности, должны демонстрировать в сердцах читающей молодежи веру в человека».

При разработке новой биографической серии перед Павленковым возникало множество вопросов. Каким должен стать сам тип этого серийного издания? Как сделать книжечки доступными как можно большей читательской массе? Кто определит потенциальных героев серии? Найдутся ли авторы?

Когда вопросов возникало больше, нежели ответов на них, Флорентий Федорович следовал испытанному правилу — советовался с друзьями: Г. И. Успенским, Н. К. Михайловским… Павленков настолько увлечен новой идеей, что буквально зажигает своих единомышленников. «Вы так горячо относитесь к своему изданию биографий и так это приятно, “аппетитно” видеть, что и меня сильно подмывает написать что-нибудь. Не знаю только, удастся ли», — пишет издателю Н. К. Михайловский. А в другой записке сообщает: «…Сегодня еду в Москву… Вернусь я в пятницу вечером и затем буду к Вашим услугам по части программы биографий».

Друзья собрались у Павленкова на Малой Итальянской. Предложение Флорентия Федоровича одобрили. Все согласились, что библиотека должна быть обширной, но количество предполагаемых к выпуску книг не должно превышать двухсот. Такая цифра показалась самой оптимальной. Каждому из замечательных людей посвящается книжка объемом от 80 до 160 страниц.

— Объем диктуется условиями цензуры, — заметил Павленков.

Против этого, естественно, возражать не было смысла. А как быть с портретами?

— Помешать непременно, — поддержали все.

— Очень сомневаюсь в этом. Флорентий Федорович помнит, как в моем собрании сочинений портрет появился такой, что я сам себя не узнал, — запротестовал Успенский.

— Полноте Вам, Глеб Иванович. Но, безусловно, портрет, да и вообще иллюстрация в книге только тогда чего-либо стоит, если она исполнена подлинным мастером. Тут Глеб Иванович прав.

— Но настоящих граверов у нас раз-два и обчелся.

— А почему я не могу для этой серии, как это делаю и для других богато иллюстрированных изданий, портрет заказывать в Лейпциге?

— Вот это было бы здорово!

Условились, что к биографиям путешественников, художников и музыкантов целесообразно было бы прилагать карты, репродукции с картин, ноты.

Бурные страсти разыгрались, когда начали формировать персональный состав серии. Не обошлось без упреков. Некоторые предложения стали предметом иронических пассажей со стороны других участников встречи.

Но все же, несмотря на все минусы, состоявшийся разговор был очень полезен. И на следующий же день, для того чтобы привлечь внимание общественности к библиотеке, Павленков рассылает несколько десятков писем и дает объявления на обложках выходящих в ближайшее время книг.

Живой отклик вызвало у общественности намерение Флорентия Федоровича издавать новую серию «Жизнь замечательных людей». Многие прогрессивные писатели, литераторы, журналисты, критики того времени активно включились в работу, чтобы подготовить биографические очерки о тех или иных выдающихся представителях как отечественной, так и мировой культуры, науки, общественных деятелях, полководцах.

Получив предложение К. А. Скальского включить в серию книгу (тот заранее отказывался от того, чтобы претендовать на какой-либо гонорар), в которую вошли бы биографии убийцы американского президента Гарфильда — Чарльза Гито и Наполеона III, Павленков так отвечал автору: «Для меня приятнее платить гонорар, чем получать статьи о gratis(даром. — В. Д.). Но это не помешало бы мне воспользоваться в какой-либо иной форме Вашим любезным предложением, если бы оно совпадало с планом издаваемой мною биографической библиотеки. Но, во-первых, ни Гито, ни Наполеон III не входят в мой список биографий, а, во-вторых, соединять их в одной книжке решительно невозможно, так как ни по своему значению, ни по характеру своей деятельности они неоднородны. Гито — положительный тип второразрядного политического теоретика; Наполеон III — первоклассный отрицательный тип блестящего вырождения империализма в Европе. Его можно было бы соединить с Вильгельмом II, поскольку они оба и им подобные работают безвозмездно и бессознательно на пользу республики».