Павлик Морозов

Удостоверение

Дана сие гражданину … в том, что он действительно является жителем села Герасимовки Тавдинского района Уральской области и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению – бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.

Председатель сельсовета Т. С. Морозов

– Эти удостоверения, – проговорила учительница, – председатель сельсовета продаёт врагам… Сосланным кулакам с Кубани. Мне сказал об этом Павлик… – Она помедлила и тихо прибавила: – Поймите, как тяжело Павлику: ведь председатель – его отец!

Дымов поражённо взглянул на мальчика. Павел стоял, покачиваясь, закрыв глаза. Он ничего не смог сказать – рыдания душили его.

Старый, седой коммунист Дымов вдруг почувствовал на своих ресницах слёзы. Он обнял мальчика, торопливо гладил его по голове, по мокрой спине и глухо говорил:

– Не надо, Паша… Ну не надо… Не плачь… Ты… Ты ведь настоящий пионер!

…Прошёл месяц! Как-то к Татьяне пришли дед Серёга и Данила.

– Здравствуй, дедуня, – нерешительно сказал Павел.

Дед не ответил, даже не посмотрел на внука. Данила процедил сквозь зубы:

– С коммунистами не разговариваем! Отца в тюрьму засадил!

Дед в упор смотрел на Татьяну из-под нависших белых бровей:

– Мужа теперь у тебя нету… Я за старшего остался. Слышишь, Татьяна? Как сказал, так и быть должно! Надо наши хозяйства соединить, а забор меж нашими дворами уберём.

Она молчала.

– Отвечай, невестка!

– Не знаю… – чуть качнула она головой.

Павел проговорил негромко:

– Скоро в деревне колхоз будет… Мы в колхоз вступим.

Дед Серёга тяжело качнулся, кашлянул:

– Как же, Татьяна?

Все смотрели на неё, ожидая решающего слова. И она сказала тихо, сделав чуть заметное движение головой в сторону Павла:

– Ему видней. Он теперь за хозяина остался.

– Н-ну… – выдохнул дед. – С голоду подохните!

Он круто повернулся и, стуча палкой, вышел вон.

Татьяна сидела неподвижно, прижимая к себе младшего сына – четырёхлетнего Романа. Как жить? Разве по силам одной кормить и одевать детей! Паша, правда, подрастает, помогает уже по хозяйству, но ведь всё равно и он ещё мальчонка. Ах, Паша, Паша!..

Внезапно она встрепенулась. В открытые двери из синих сумерек донёсся пронзительный крик. Она выбежала на крыльцо. У забора Данила бил кулаком наотмашь вырывающегося Павла.

– Стой! – закричала она. – Стой, проклятый!

Данила отпустил мальчика, влез на забор.

– Я ещё не так твоего пионера… – Он не договорил и спрыгнул с забора.

…Ночью Павла разбудил плач Романа. Умаявшаяся за день мать крепко спала – не слышала.

– Ромочка, ну спи… Ну спи ж, братик…

Федя, свесившись с печи, смотрел в окно.

– Паш, глянь, что там?

За забором двигались какие-то тени. Павел неслышно спустился с крыльца, прильнул к щели забора. Во дворе деда Серёги фыркали лошади. Трое – дед Серёга, Данила, Кулуканов – снимали с телеги полные мешки, поспешно таскали их в сарай.

– Паш, а кони-то кулукановские! – услышал он за спиной. Оглянулся – рядом на цыпочках вытягивался Федя.

– Чего ты пришёл?

– А ты побежал, и я тоже…

– Ступай спать, братка!

Федя послушно ушёл. Павел всматривался: «Что бы там могло быть? Прячут зерно в яму! У деда столько хлеба нет. Ясно – зерно кулукановское. Сгноить хлеб хотят, лишь бы не дать государству, народу…»

Данила возвращался из сарая, остановился, будто в раздумье, и вдруг сделал скачок к забору.

– Подглядываешь, коммунист! – грохоча досками, он взобрался на забор. – Если скажешь кому, не сносить тебе головы!

– Не пугай, – спокойно отвечал Павел, – не боюсь! Не для того я красный галстук надевал!

Он неторопливо ушёл в избу.

Дед Серёга и Кулуканов неподвижно стояли посреди двора, расставив ноги. Наконец Кулуканов сорвался с места, схватил деда за плечи, затряс. Голос его шипел и срывался:

– Если какого уполномоченного из райкома присылают, не страшно: сам приехал – сам уедет. А тут свои глаза! Под боком! От них никуда не скроешься!

– Убью! – тихо и чётко сказал дед.

Кулуканов повернулся к Даниле:

– Я тебе деньги давал… И ещё дам! Закрыть навсегда надо его глаза, Данилушка! Нет от него спасения! Это он со своими босяками-пионерами всю Герасимовку лозунгами про колхоз заклеили! И на мои ворота плакат повесили: живёт, мол, здесь зажимщик хлеба! Закрой ты его глаза, бога ради, Данилушка!

…На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными корзинами и оскоминой на зубах.

В воскресенье рано утром третьего сентября ушли на болото по ягоды Павел и Федя.

Запыхавшись, Данила прибежал в избу к деду:

– Выследил я его… Ушёл на болото, за клюквой.

Дед истово перекрестился.

– Данила, – сказал он тихо, – возьми его…

– Кого? – так же тихо спросил Данила.

– Нож! – вскрикнул дед, морщась.

Данила стучал зубами.

– Он… не один пошёл…

– С кем?

– С Федькой. Выдаст Федька.