Павлик Морозов

Дед вздрогнул.

– Обоих! Ну, ступай же! Чего стоишь, собачий сын?! Стой! Я с тобой пойду!..

…Усталые мальчики возвращались домой. Федя всю дорогу тараторил о всякой всячине. Павел шёл задумавшись, отвечал рассеянно.

– Паш, а кто быстрей: волк или заяц?

– Волк, наверно.

В берёзовых зарослях, где разветвлялась тропинка, увидели вдруг деда Серёгу и Данилу. Павел задержал шаг.

– Паш… Данилка драться не полезет? – тревожно спросил Федя.

– Побоится небось при деде… – Павел всматривался вперёд. – А ты иди сзади, отстань шагов на десять.

Он медленно приближался к старику.

– Набрали ягод, внучек? – голос деда сипловатый, ласковый.

– Ага!

– Ну-ка, покажь… Хватит на деда дуться-то…

Павел обрадованно заулыбался, снял с плеча мешок.

– Да ведь я не дуюсь, дедуня. Смотри, какая клюква. Крупная!

Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.

– Дедуня… пусти руку… больно…

Тут мальчик увидел блеснувший перед глазами нож, рванулся, закричал:

– Федя, братка, беги! Беги, братка!

Поразительно, что этот мальчик в самую страшную минуту своей жизни, за несколько секунд до смерти, подумал не о себе.

Федя побежал. Данила тремя прыжками догнал его…

На третий день искать братьев пошла в лес вся деревня.

Шли цепью, шумя кустами и ветками, тревожно перекликаясь.

Тихо и пусто в жёлтом, осеннем лесу.

Где-то завыла охотничья собака. Задыхаясь, все бежали на этот страшный, протяжный вой, раздвигая кусты. Вот…

Мешок, рассыпанные ягоды. И кровь на жёлтых листьях.

Павел лежал на них, разбросив руки. В отдалении, зарывшись лицом в валежник, лежал маленький Федя.

В суровом молчании несли люди в Герасимовку тела убитых. И только одна девочка в красном галстуке плакала навзрыд и кричала:

– Это Данилка!.. Он всегда Паше проходу не давал!..

Пошли с обыском в избу деда Серёги, нашли под крыльцом нож и Данилкину рубашку в крови.

– Не я это!.. – заикаясь, завопил Данила. – Дед Серёга и Арсений Игнатьевич научили… Арсений Игнатьевич деньги обещал дать…

Привели бледного Кулуканова. Одёргивая дрожащими руками поддёвку и презрительно глядя на деда и Данилу, Кулуканов проговорил в тишине:

– Не так сработали… Нужно было бы в болото под колоду… Тогда бы ворону костей не сыскать!

…Целую неделю шёл снег, заметая лес и деревню.

Ветер стучал калиткой, шипел в трубе. Татьяна не слышала его. Металась в постели, и губы шептали в бреду:

– Дети… Паша… Федя…

У постели по очереди дежурили соседки, ухаживали за Романом. В избе было тепло, пахло лекарством.

Наконец Татьяна открыла глаза. Над ней кто-то заботливо склонялся, укутывая одеялом. Она приподняла голову, спросила:

– Какой месяц?

– Декабрь.

Она помолчала.

– А что… сделали тем?.. Убийцам?..

– Их больше нет, Таня…

Татьяна встала, прошла по избе. Роман спал, посапывая.

Она подошла к окну, за которым голубел в сумерках снег. Наискось от окна стоит высокий дом с резными воротами. Там жил Кулуканов.

Татьяна всматривалась затуманенными глазами в красную вывеску над воротами, разбирала по слогам:

«Правление колхоза имени Павлика Морозова».

Глаза заволокло темнотой, не вскрикнув, она тяжело упала на пол.

В январе ей стало лучше. И однажды в яркий морозный день к ней пришли школьники. Они входили в избу, окружённые холодом и паром, тихие и торжественные.

Среди них стояла учительница, молоденькая, ласковая, взволнованная.

Один из мальчиков приблизился к матери и, глотнув воздуха, тихо проговорил:

– Тётя Таня… Мы… мы… это самое… Больше он ничего не мог сказать…

Потом заговорила Зоя Александровна. Торопясь и сбиваясь, учительница рассказала о том, что дорогое имя пионера Павлика Морозова стало известно всей стране и что Советское правительство постановило соорудить ему памятник в Москве. И она, мать, не осталась забытой в своём горе, правительство назначило ей пожизненную персональную пенсию. А комсомольцы Крыма предлагают ей поселиться в солнечном Крыму, чтобы поправить своё здоровье.

Мать не слышала её слов. Она смотрела в озабоченные и родные лица всех этих умолкнувших ребят, и ей вдруг захотелось прижать их всех к своему сердцу.

Учительница, всё больше волнуясь, говорила о гордости за Герасимову, в которой вырос такой отважный мальчик, о том, что миллионы советских ребят всегда будут стремиться быть такими же честными и преданными сынами Родины.

Мать машинально повторила это слово:

– Сынами…

Она горячо задышала, сделала к ним шаг, протягивая дрожащие руки:

– Ребятишки… Родные мои… Сыны мои…

Юному герою, мужественному борцу за колхозную деревню Павлику Морозову поставлены памятники в Москве, на Красной Пресне, где был создан один из первых пионерских отрядов страны; в родном селе Герасимовке, вблизи Донской школы; в Труковском районе Ставропольского края.

* * *

Имя отважного пионера занесено в Книгу почёта Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина.

* * *

Многим пионерским отрядам, дружинам, школам, Домам пионеров, детским клубам, пионерским лагерям, улицам в городах нашей Родины присвоено имя Павлика Морозова.