Сам не помню, как дошел на фабрику, ноги принесли меня на автопилоте — сначала все было в мысленном тумане, я чуть ли не засыпал на ходу и без разборок сдался бы хоть монстрам, хоть полиции, а потом буквально полило, как из корыта. Я ни черта не видел и не слышал за стеной дождя, держал трясущейся рукой зонт и шел скорее по памяти, даже не оборачивался, пусть меня едят и вяжут, причем в любом порядке. Я уперся в шлагбаум уже в полусне, что-то вякнул Три Полоски, отдал ему зонт и первым же делом плюхнулся на диван, готовый заснуть крепче покойника — у тех есть шанс проснуться от какой-нибудь чертовщины вокруг, а меня уже ничто не смогло бы поднять. И тут завибрировал телефон под ляжкой, я застонал на всю раздевалку, но все-таки нашел силы вытащить его из кармана.
Семь пропущенных и чуть поменьше того сообщений — меня оживило, как разряд током!
«Ты в порядке?» Непрочитанное — раз.
«Ох, Армани Коллин, Земля сойдет с орбиты, если ты когда-нибудь поднимешь трубку вовремя!» Непрочитанное — два.
«Виолетта осталась переночевать у Виктима. Ему, кстати, пришлось заплатить за нас всех, потому что мой кошелек остался в магазине. Пожалуйста, если встретишь его, скажи, что я все верну. Я тоже дома, и в порядке, насколько это возможно после сегодняшнего… Напиши мне как можно скорее или, клянусь, я приеду на эту проклятую фабрику и задушу тебя». Непрочитанное — три.
«Армани, не заставляй меня волноваться!» Непрочитанное — четыре, минутной давности.
«Я живой, ни один монстр по пути не встретился. Сам только пришел».
«Это радует. Насчет завтра… В «Базилике» (и не спорь!) в 6 вечера, и к черту все запреты, я буду ждать тебя за нашим столиком. Надеюсь, ты придешь, потому что нам действительно нужно о многом поговорить».
«Я приду, обещаю. Спокойной ночи, amo».
[1] Вероятнее всего, Армани обыгрывает фразу «deus ex machina», используя значение неожиданной, нелогичной развязки чего-либо. — Прим. авт.
[2]Так звучит сигнал SOS азбукой Морзе: три точки, три тире, три точки. —
Питер Фирдан
Порой в человеческом мозге, уникальном продукте эволюции, действительно проявляются удивительные способности. И я говорю не о чтении мыслей, телекинезе и ясновидении — в этот вечер мне довелось испытать одно из чудес разума, какое случается у каждого при чтении и просмотре фильма. Мир разделился надвое, и я пребывал как бы в двух местах одновременно: телом — в автобусе или за кухонным столом, в глубине сарая, на кровати с Фелицией, но душой утопал в болотистой пучине мыслей. Застрявшей пластинкой в голове проносились картины минувшего дня: фабрика, игрушки, малолетние грабители, тайный подвал, лицо (
Что побудило любящего мужа и отца, примерного семьянина, неожиданно покинуть семью и пойти работать на едва открывшуюся фабрику, которая не обещала ни славы, ни богатства, ни беспечного будущего… Остается одно: любимое дело. Жажда создавать игрушки оказалась сильнее семьи, ставшей обузой, лишней тратой времени, и он предпочел фабрику нам. Звучит правдоподобно…
— Пите-е-ер, ау-у-у!..
Я вынырнул из пучины в реальность, где Фелиция мягко, но настойчиво трясла мое плечо, и закричал в раздражении:
— Фелиция, да что происходит?!
— Ой! — испугалась она и оттянула руку. — Со мной-то — ничего, а вот с тобой… Подумать только: ты спал с открытыми глазами! Может, мне досмотреть фильм внизу, а ты полноценно поспишь?
К вечеру у меня не было никаких сил бороться с предложением совместного просмотра фильма, и я с мужественным безразличием принял его. Во мне теплилась надежда отвлечь мозг хитросплетениями сюжета, но кто ведь знал, что Фелиция выберет наискучнейший даже в своем роде сюжет. Я, конечно, могу понять, почему она смотрела на экран с волнением и трепетом, словно внимая нечто высокое, желанное — ей было наслаждением представить себя в роли вольной, выкрашенной и одетой героини, принимающей от жизни дары в виде стройного богатого мужа и красивых, как на подбор, детей. Мне же, напротив, претило наблюдать идеализированный образ отца, и, когда мы разместились у спинки кровати, мысли накинулись на меня, подобно волчьей стае в лесу. Ее новое предложение звучало заманчиво, однако мне не хотелось оставаться в тишине и одиночестве: избыток мыслей и без того пульсировал в висках, а в отсутствие раздражителей грозил расколоть голову пополам.
— Я не спал.