Pavor Nocturnus

Я оставил коробки на полу перед комнатой. Сначала открыл дверь, думал, даже надеялся, что она нападет из-за угла, будет отбиваться. Хуже. Она лежала на кровати, рядом раскрытая книга и мобильный телефон. Ни следа слез, боли, грусти на лице. Ни гнева, ни отчаяния в глазах. И не улыбка, хотя близко. На 30 % похоже, но эмоция другая. Радостная охваченность мыслью? Я видел такое в полиции, когда находишь улику, способную раскрыть все дело. А теперь широкая, невольная улыбка. Кажется, она сама не осознавала ее, мысли были где-то далеко.

Что случилось за эти 6 минут 12 секунд?

Задумчивость исчезла, мой приход сбил концентрацию. Алисия читала книгу, игнорируя меня, сидящего на стуле, еду на тумбе. Точнее, делала вид: глаза двигались 3–4 строки и застывали. О чем она думает? Обо мне? О «лучшем, что было в ее жизни»? Обидные слова для отца. Все-таки она еще импульсивна, неопытна, наивна…

Иногда телефон пищал, оповещая о пришедшем сообщении. Она мгновенно хваталась за него, пальцы ловко нажимали на кнопки. Пятый — 100 %! Но этот разговор на потом, сейчас абсолютно не хотелось вспоминать его.

Голос в тишине казался громким, чуждым, нежеланным. Я просил прощения за случившееся, настаивал на еде, на которую она даже не взглянула. Быстро замолкал. Переместилась за письменный стол, кажется, рисовала на бумаге черной ручкой. Броские штрихи — плавные изогнутые линии — точки — снова штрихи, частые, на одном месте. Что там? Она не ответила на просьбу показать, делала вид, что меня не существует здесь.

Ничего, лучше она будет обиженной, чем пропавшей без вести…

Она взволнованно осмотрела тумбы, комод, заглянула под кровать и снова легла, уже под одеяло. Настроение заметно убавилось.

— Можно пленнице последнее желание?

— Не говори так, Алисия! Что нужно?

— Плюшевые игрушки. Не важно, какие и сколько, но лучше все. Они на чердаке.

— Зачем? Это очередная твоя шутка?

— С ними будет… спокойнее.

— Искать очень долго, я не могу оставить тебя без присмотра. Меня недостаточно для чувства безопасности?

— Бесполезно… В таком случае спокойной ночи. И если оно все-таки заберет меня, знай: это будет только твоя вина.

Слова, просто слова. Слепая холодная ненависть говорит за нее.

Время выстроилось спиралью. Я сидел на стуле неподвижно, как в трансе. Взгляд только на Алисию: щелчок выключателя лампы, скрип кровати, повернулась на бок. Глаза окончательно привыкли к темноте, и я видел ее очертания в кровати. События ускорялись — сужение витков спирали. Ее дыхание стало глубоким, ритмичным, она меняла положение на спину, на другой бок. Прошло 1,5 часа, а по ощущениям 3 минуты.

Силуэт возле кровати. Голубая ночная рубашка, идеальные изгибы тела, напев колыбельной мелодии, родной запах… Два аквамариновых камня-глаза посмотрели на меня — тепло на затылке. Исчезла. Видение длилось 0,7 секунды, не дольше.

Проклятый день мелькал воспоминаниями. Снова и снова, и снова…

Выезд на точку наркоторговли. Окружили здание, заняли позиции, начали штурм. Шестилетняя Алисия, сбежав из моего кабинета, спряталась в одной из полицейских машин. Крик, испуганное лицо, семенящие шаги в мою сторону. Я обернулся, забыв о перестрелке, смотрел только на нее, будто мой пристальный взгляд служил щитом.

Парень с ножом, замахнулся на меня. Я инстинктивно выставил руки в защиту.

Роуч… Интересно, он раздумывал, кому именно помочь: мне в затруднительном положении или Алисии, легкой мишени на поле боя? Жизнью обязан ему за то, что он рванулся к ней, закрыл ее и увел. После стало легче: уворот, удар в кадык, сбить с ног…

Дома игра: злой полицейский и добрый. Я и Марина. Она встала на ее защиту, хотя сама понимала ситуацию. Я пытался говорить, по ее методам, но упрямая Алисия не слушала меня, оправдывалась. Крики переросли в пощечину. Я замер: красная щека, ладонь прижимает ее, слезы, в глазах — ненависть.

Перед сном я хотел извиниться, стоял возле ее комнаты, подбирая слова. Услышал Марину внутри и не осмелился войти. Просто наблюдал в замочную скважину. Помню разговор, каждое выражение голоса:

— Алисия, ты понимаешь, почему папа разозлился?

— Да, но… Я хотела посмотреть, как он работает. А потом помочь… А он! Он меня не любит!

— Не говори такого. Просто он сильно переживал за себя. Если бы тебя ранили, он бы не вынес этого… На самом деле он любит тебя больше всех на свете.

— Это неправда. Нет, нет, нет… Не верю.

Сон брал верх. Она возмущалась вяло, тихо, полузакрыв глаза.

Я заметил тень слишком поздно. Марина обернулась, только она знает, кто это был. Секунда — и толстое острие ножа… Насквозь. Весь мир перестал существовать, мое тело не подчинялось. А она — ни звука; если бы только закричала, это вернуло бы меня в реальность. Подошла к кровати, почти что упала рядом и сказала тихо, я напряг все чувства, чтобы услышать:

— После меня, конечно же…