Pavor Nocturnus

Щеколда отъехала в сторону, замочная скважина дважды лязгнула. Казалось, это случилось без моего участия. Я не помнил своих действий. Бледная точка вдалеке быстро приближалась, увеличиваясь в размере. Женский кулачок метил в дверь, но прошел через пустой проем. Из-за разницы в росте был близко к моему кадыку. Рефлексы сработали без сознания: перехват, толчок в сторону, движение телом в обратную.

Кошмар в кошмаре — коробка в коробке.

Влажные глаза распахнулись, выпустив слезу. Первые лучи солнца превращали их в алмазы с центром из аквамарина. Самое красивое и ценное, что у меня было. Я жадно проник в них, как никогда раньше. Светлые волосы представились рыжими, медного цвета. Остальное было в тумане на периферии зрения.

Во снах я виделся с Мариной очень часто. Это был единственный удачный способ. Фотографии — это тусклое, мертвое, образ в голове — яркое, живое. Каждую встречу я отпускал с трудом. Через боль, но мы снова были вместе. Это мука, это счастье и несчастье одновременно.

Я слышал зов, жалобный волчий вой. Но даже тогда смысл терялся.

Движение навстречу, к ней в объятия. Подвох обнаружился на полпути. Марина представлялась мне четко: каждая веснушка, родинка, шрам и волосок. Веснушек не было, отличительного элемента. Это образумило меня, я вцепился ногтями в дверной проем.

— Алек, молю тебя, помоги! Нашу Владу… ее нет…

Не сон. Кошмар оказался реальностью.

Не кофе, не новые энергетические напитки, не холодный душ, а стресс — вот что лучше всего активирует организм. Искажения реальности исчезли: четкое зрение, идеальный слух, ясность мыслей. Весь спектр движений вернулся ко мне. Я круто развернулся, прикрыв дверь, и устремился в кладовую комнату. Стационарный телефон на стене мог сорваться под натиском моей ладони, труба из пластмассы могла треснуть. С такой быстротой я еще не набирал номер полицейского участка.

— Пап, что… что случилось?

Гудки, чертовы гудки! Звучало, как похоронный бой колокола. Никто не отвечал. Это говорило о беде. Дежурный всегда сидел на посту, он принимал ночные звонки по всему центральному району. Наивная часть меня надеялась на безответственность. Отлучился поесть? В туалет? Почему не добежал к телефону даже через минуту? Я знал причину: у нее было имя.

Важна была каждая секунда. Оправдал себя: погоня за маньяком, сражение с ним и расследование улик в футболке и семейных трусах помешает делу. Трубка упала, закачалась на весу, подобно маятнику. На первых ступенях еще слышался гул гудков, один протяжный на 4 моих шага. Алисия стояла наверху лестницы, испуганная, но еще сонная, с растрепанными волосами и в ночном белье. Прижалась к стене, пропустив меня, словно я был несущимся локомотивом, услышала грозное:

— Следи за телефоном! Узнаешь у них обстановку. Запрись, не вздумай выходить. Услышишь что-нибудь — кричи в окно!

Преступники, ранения, начальство были простым, понятным, а вот эмоции… В тяжелые моменты я поддавался им, как Роуч сдавался пачке сигарет. В сущности, одно и то же. Зависимость, покорность, притупляющая разум, соответственно, мешающая делу.

Паника передалась Алисии. Ночная рубашка подрагивала от частого сердцебиения. Глаза распахнулись, выйдя из дремотного состояния, зрачки расширились. Пусть боится! Страх направлен на спасение. А спасаться было от кого. От того, кто проник в соседний дом, причем неслучайно. Это предупреждение.

За порогом дома близился рассвет, фонари еще горели. Трудно найти укромное пятно тени. Дорога вверх по улице, выход на центральную. Все статично, тишина. Внизу по улице городская кошка перебегала дорогу к мусорным контейнерам. Зрение дает далеко не пресловутые 80 % информации, а зачастую только половину. Закрыл глаза, прислушался. На смежных улицах собачий лай. Нечастый, при опасности был бы оглушительным. Человеческих звуков нет. Наконец повернулся лицом к ветру и вдохнул. На это полагаюсь слабо, но характерная вонь вспомнилась бы. Ничего.

Соседний дом в целом повторял черты нашего. Двухэтажный, заостренный на крыше для чердака, с деревянной оградой, гаражом. Одно отличие: у нас был только задний двор. У семейства Дроговичей перед входом рос газон, местами виднелись приземистые туи. Боковым зрением молодые деревья напоминали детей, силуэты всех, кто был похищен. Они пришли посмотреть и принять в свои ряды новичка.

Калитка приоткрыта для меня, скрипит на ветру. Музыка тоски и безнадежности. Мои туфли простучали по каменной плитке быстрым ритмом, наперекор ленивым дверным петлям. В гостиной горел свет, и сквозь орнамент тюли различался женский силуэт на диване. Руки сложены на лице, плечи подрагивают. Изредка кулак ударяет обивку.

Слова брани с боковой стороны дома привлекли меня. Я зашел за угол. Мой сосед сидел на корточках под окном второго этажа. Карманный фонарь освещал землю вокруг, единожды белый луч устремился на стену и оконную раму. Казалось, Алекса Дрогович направлял на изучение следов все внимание. Меня услышал, когда я приблизился вплотную и нарочно издал шорох с помощью пальто.