Пазл

Оставив свет включенным, девушка вернулась в коридор и в три шага достигла ванной. Свет здесь был очень ярким, успокаивающим. Запершись от внешних комнат, Таня будто бы совсем покинула «сталинку», по крайней мере на душе стало легко, и мысли пришли нормальные: про Сергея, про дальнейшие с ним отношения. Ведь она до сих пор не знала, как он к ней относится. С таких, как Сережа, все надо тянуть щипцами. Про любовь, про брак. В одном она была уверена: перед тем как заселяться сюда, нужно купить мебель и пригласить священника.

Сняв Сережину футболку, Таня придирчиво рассмотрела себя в зеркале. От выпитой водки щеки ее раскраснелись, губы припухли от поцелуев, прическа-каре растрепалась. Послав отражению воздушный поцелуй, она включила душ и тщательно промыла ванну. Здесь было чище, чем можно было бы представить, но она опасалась, что на чугунных стенках остались отпечатки пальцев покойной старухи.

Стоя под душем и натирая себя худощавым бруском земляничного мыла, Таня тихонько пела под нос: «Я тебя любя искусаю в кровь, никаких следов на утро не отыщешь».

Вода согревала и расслабляла, казалось, выветрившийся хмель вернулся и закружил голову.

Дверь ванной ни с того ни с сего начала открываться, издавая при этом режущий ухо скрип. Недовольно поморщившись, Таня оторвалась от приятного занятия, спустила одну ногу на пол и потянулась к ручке. Дверь к тому времени открылась наполовину, и в проеме показались коридор и зала в конце. Кровать стояла точно напротив ванной, и Таня увидела спящего Сережу, а на его груди возвышалось что-то темное. Она решила, что это подушка, но это «что-то» вдруг зашевелилось, и челюсть девушки невольно поползла вниз. Прямо на Сереже сидело некое существо размером с ротвейлера. В льющемся из спальни свете было отчетливо видно, что оно плотно прижало свою морду к лицу спящего парня. А может быть, и не спящего уже. Душ, звякнув, выпал из Таниных рук.

Существо молниеносно повернуло голову, и в полумраке вспыхнули два красных уголька глаз.

Будто ледяная глыба выросла в груди девушки, мешая дышать, кричать, думать. Она просто смотрела на то, что смотрело на нее, а потом на то, что спрыгнуло с Сережи и понеслось к ней со скоростью гончего пса. Лишь когда существо пересекло половину коридора, Таня опомнилась и сама не своя от ужаса захлопнула дверь, потом попыталась задвинуть защелку, но пальцы ее не слушались. Что-то тяжелое врезалось в деревянную панель с обратной стороны, и она тоненько заверещала: первый звук после спетой под душем песенки, который вырвался с ее губ. Старая защелка никак не желала сдвигаться с места и резала пальцы. По дверям ударили, а вернее, прочертили. Как граблями. Или как когтями.

Тане таки удалось повернуть защелку, и дверь закрылась. Понимая, что радоваться рано, она прыгнула в ванну и встала, прижавшись спиной к кафелю, не замечая, что горячая вода из душа все еще хлещет по ее голени. Все ее внимание занимала дверь.

«Что это было? – лихорадочно соображала она. – В дом забралась собака? Но как, квартира же на третьем этаже? Может быть, это какой-то розыгрыш? Может быть, Сережа решил подшутить надо мной?»

Она заставила себя пошевелиться, выключила воду и прислушалась. В «сталинке» было тихо. Ни лая собаки, ни хихиканья шутника Сережи. Только стук сердца и удары капель по чугуну, только нарастающий свист, негромкий, но настойчивый, поначалу почти ультразвуковой, а теперь явственно ощутимый, близкий.

Волосы на голове Тани встали дыбом, когда она поняла, что что-то происходит, и происходит не в коридоре, за запертыми дверями, а внутри, рядом с ней. Она впечатала себя в стену и остекленевшими глазами смотрела в угол, под раковину, туда, откуда доносился свист.

Свист перешел в шипение, потом в неожиданный, заставивший ее подскочить звук «пшшш!», резко оборвавшийся, и под раковиной появилось то самое существо. Оно возникло из ниоткуда, просто материализовалось в воздухе. Только что там была лишь паутина и облупившийся кафель, а теперь сидело, сгорбившись, нечто росточком в метр, покрытое с ног до головы серебристой шерстью. И не успела Таня заорать, как существо вдруг заговорило:

– Тише, внучка, тише! Разбудишь Сережу, он тебя за дурную примет и разлюбит. Дурных никто не любит.