Пчела в цвете граната

Чуть позже приехал брат Александр, о Вале не сказал ни слова, избегал говорить с Асей на эту тему. После женитьбы его манера вести себя с сестрой изменилась. При встречах появилась небрежность и даже презрительность. Чувствовалось влияние жены, её талант не скрывать отвращения. С появлением нового человека в семье установились странные отношения, непонятные для Аси. Родители, безумно любящие сына, в угоду ему позволяли Вале выражать своё надменное и гордое высокомерие. Её стараниями всё хорошее сверхъестественно переворачивалось в плохое и обрушивалось на головы мамы и отца. Ей было наплевать, что они при этом чувствуют. Но это пренебрежение касалось только их. По отношению к Александру Валя проявляла женскую страсть, утончённость, учитывала его пристрастия и прихоти и при этом никогда не была откровенна.

Семейная жизнь, конечно, на взгляд Аси, штука непонятная. Вот наблюдаешь за родителями: оба ссутуленные, позеленевшие от работы, словно присыпанные горчицей. После Вали на пару без слов остограмятся валидольчиком – и вот… вновь идиллия! Послушаешь, так на словах всё вроде шито-крыто, мать отцу булочки печёт, отец ей сапоги от грязи отмывает. На их фоне семейная жизнь брата казалась паршивой, орали на всю квартиру: она ему жизнь испортила, он ей судьбу сломал. После такого диалога девичий мозг сопротивлялся замужеству.

Интересная штука. Когда в классе на переменах поднималась тема замужества, среди девчонок начинался галдёж. Замуж?! За человека, который со временем превратится в рухлядь? Ха! Я-то не превращусь. Говорят, на Западе изобрели волшебные кремы. Чёрточку по коже проведёшь – и все блага косметологической цивилизации на лице. Что? Да… Видела. Да мне абсолютно всё равно, что ты мне не веришь. Я вчера у подруги моей сестры импортный шарфик мерила, так его розовый цвет отразился на лице. Мэрилин Монро! Когда буду выходить замуж, мужу скажу, что хочу носить, где жить и на чём ездить. Фамилию оставлю свою или сделаю двойную, его-мою или наоборот, сначала мою, а через тире его.

Девчонок эти темы забавляли, а Ася в этот момент себя презирала, ни о чём таком не размышляла, не смела. О замужестве думала как о далёком и непонятном будущем. Просто училась с теми девчонками с первого класса, знала как облупленных, знала, что врут чужими словами, и всё это до чёртиков надоедало. Это как в большой семье – любовь любовью, а скандалы по расписанию.

– Валя чай приготовила, сказала, что ты психанула, наорала и сорвалась, – сказал брат, а у самого лицо странное, будто осторожно трогает опасную тему. Как повязку снимает со свежей раны.

«Бога ради, замолчи! Честное слово!»

И обязательно в этот момент находилось мудрое слово родственницы, попавшей под обаяние племянника.

– Сразу видать – отцовский сын, – благосклонно замечала тётя Аня.

Ася не поняла, зачем это сказано.

Александр кивал, опасная тема пройдена. Полдела сделано, гнев жены передан, теперь надо проявить участие в судьбе сестрёнки.

– И ты папина дочка, – улыбалась тётка Асе, с материнской лаской вороша её пушистые волосы.

– Вылитая, – убеждённо подхватывал Александр. В сердце Аси маленькой точкой вспыхивала тонкая, сладкая грусть.

Когда нужные слова сказаны и брат наконец спокоен, накормлен и припудрен лаской, он начинает говорить бесцветным, ровным голосом, что у него есть друг – они вместе ходили на рыбалку – и он по великому блату возьмёт Асю в свой цех, где работает начальником… «Водителем погрузчика?.. Но я не умею!..» – «Там трёхмесячные курсы… помогут… если не получится, устрою на конвейер… Согласна?»

Цех! Завод! Конвейер! – с этими словами возникали иллюзии взрослости.

Как можно предлагать завод? Она же собиралась в фармацевтический институт. Студенческий билет, белый халат, шкафы с таблетками…

Ася сидела за столом и вяло выкладывала из печенья египетскую пирамидку.

– Получишь квартиру. Вот тётя Аня за два года получила, – продолжал брат. – Приехала, шесть месяцев работала дворником.

Мощный довод. Родители обзавелись благоустроенными метрами, когда отцу было больше пятидесяти и он тридцать лет ходил в профком с бутылкой конька и уточнял, когда будет распределение. До этого они жили в бараке с длинным коридором, с каменной печью на общей кухне и туалетом на ветру. Отец приходил вечером с работы, и, пока разжигал холодную печь углём, все конфорки моментально заполнялись соседскими кастрюльками. После растопки, к неудовольствию соседей, приходилось расчищать место для собственной сковородки. До барака родители снимали угол в доме на горе. Хозяйка, древняя бабка, плату брала водой и углём. Мать с ужасом вспоминала: «Пока ведро угля допрёшь до верхотуры – десять раз родишь!» Так два раза беременность и сбросила. Брата выносила, родила семимесячным – кило шестьсот. Думала, не выдюжит. Ничего, оклемался.