Пчела в цвете граната

Бабка его в голенище валенка сунула, на печку положила, только голова торчала да рот открывался, полгода козьим молоком отпаивала, пока вес не набрал и в норму не пришёл. У матери то ли от работы на военном заводе, то ли от голода, то ли от тяжёлой работы грудь совсем сухая была, две капли молока, да и то вперемешку со слезами. Когда Ася родилась, родители самовольно заняли свободную комнату в бараке. Скандал был грандиозный, но отец отвоевал семейное пространство. Говорят, стоял в дверях с ножом. Этому Ася не верила, не могла представить тихого отца в такой ситуации.

В тот вечер до изнеможения пили чай, и весь водопровод работал на них. После чая придумали жарить рыбу, которую занёс сосед. В газету были завёрнуты два чёрных, с огромными головами ротана. Асе давно уже хотелось спать, она устала от насыщенного дня. Когда на сковороде зашипело масло и квартиру наполнил аромат жареной рыбы, Ася взяла себя в руки, но едва рыба была разложена по тарелкам, как Ася уже дрыхла за столом, откинув голову на спинку дивана и открыв рот. Её разбудили. Она скользнула по всем невидящим взглядом, прикрыла глаза, но в следующую секунду память вдруг огрела её раскатом грома, напомнив, что она в гостях.

Позолоченные жаркой куски рыбы аппетитно лежали на тарелке с розовыми васильками на ободе. Ася чуть не заревела в голос. Дома были такие же тарелки с розовыми васильками. Вся страна была завалена розовыми васильками. От перемены места жительства тарелки не менялись.

Ася уставилась в телевизор. Шла передача на татарском языке. О чём говорили, было непонятно. Ася думала о своём. Остаться в Челнах – вроде как официально признать, что в фармацевтический институт не поступает. Тогда куда? На завод? Всю жизнь ходить в спецовке, пропадать за проходной? И каждый новый день, каждое новое событие будет всё больше и больше разделять её с родителями.

– Ась… – Ася вздрогнула, посмотрела на брата. – Может, вернёшься? Здесь одной сложно будет. На меня особо не рассчитывай. У меня жена, сын. И ради тебя я с ними ссориться не буду.

Ася знала, что будет тяжело, и всё же не так. Хотя это уже можно было почувствовать, когда она шла по тусклому коридору общежития К-700, задыхалась от незнакомых запахов, обходила развешанные по стенам велосипеды, мышиные ловушки. Бряканье кастрюльных крышек, людской гул на общей кухне не добавляли энтузиазма. На одной из дверей висело объявление: «Соседи, будете орать после одиннадцати – лично всем поотрываю бошки (для наглядности нарисована виселица с грустной оторванной головой). НЕ ШУЧУ».

С трудом верилось, что её отталкивает брат. В детстве вместе искали конфеты, которые мать старательно прятала, вместе на древнем патефоне слушали пластинку со сказками. На слове «я прилетел…» пластинку заедало, и надо было тронуть пальчиком, чтобы плаксивый голос рассказчика потёк дальше под их хрустальный смех. Они сидели рядышком и погружались в волшебный мир Шахерезады, гадких лебедей, арабских джиннов.

Снова и снова Ася думала: «Что делать?» – и сотый раз не находила ответа.

На следующий день Ася проснулась от запаха оладушек. В комнату заглянула тётя Аня и объявила, что все уже ушли (и она тоже уходит), ключи на полке. Напомнила: «Перед уходом проверь воду».

Ася тянула покрывало на подбородок и не знала, что сказать.

– Скоро придёт Александр, – продолжала тётка. – Не томи его. Тебе это не на пользу.

Завод оказался огромным зданием, без конца и края, словно город в городе. Тянулись длинные гулкие коридоры с бесконечными дверями. По дрожащей металлической лестнице с рисунком ромбов стали подниматься под крышу завода.

– Кажется, здесь, – сказал Александр, глядя наверх, на лабиринт стеклянных будок, нависших над цехом: рифлёный металл, тёмные, закопчённые стёкла, в слабом свете – всполохи тусклых глаз, попытки улыбок. Наполовину стеклянные перегородки разделили площадку на узкие соты, оставив ломаные дорожки, по которым надо было протискиваться. Везде одинаково строгая обстановка: стол, стул, стол, стул, максимально кучно, насколько позволяло пространство. Стены были выкрашены густой светло-серой краской, напоминавшей крем ромовой бабы.

В дальнем конце стены дребезжащая стеклянная дверь при каждом движении звенела хрусталём. Здесь было по-другому: в новом зеркале отражались плакаты и вымпелы, между ними стояла вешалка с болтами вместо крючков, на коричневом столе звонко тарабанила пишущая машинка, охотно отзываясь на удары проворных пальцев секретарши.

Александр оглянулся на Асю: «Ты готова?»

Ася послушно поплелась за братом в кабинет начальника цеха.