Пчела в цвете граната

В дверь позвонили.

– Открыто, – пригласила Ася.

На пороге красовался высокий Маузер. Белая рубашка, синие джинсы. Вся одежда в облипочку, словно подогнана для скульптурного уточнения мышц.

– Сегодня моя смена? – съязвила Заря, заметив гостя.

– Ух ты, моя ревнивица, – потянулся он к ней.

Маузер облокотился на стол с цветочной клеёнкой, замаранной томатной пастой. Пока Заря вытаскивала из глубин своего сердца обиду и резкие слова и без разбора выбрасывала их на гостя, он терпеливо рассматривал рисунок: спелый гранат, рассыпанные зёрна, на одном красовалась пчела с красными кляксами подсыхающей томатной пасты. Маузер уже собрался стереть пятно, но длинный заскорузлый палец, пикой целившийся в брюшко пчелы, вдруг изменил направление: большим полукруглым ногтем процарапал на красном теле томатного пятна пчелиные полоски, продолжил усы и лапки.

Ася смотрела на странную пчелу и вспоминала, как однажды ездили в гости на пасеку. Кирилл – жених соседки Ольги – пригласил их на пасеку своих родителей, а то, что это будет знакомство с роднёй, утаил. Долго соблазнял мёдом, свежим воздухом, подоспевшими ягодами.

Девчонки в москитных сетках окружили гудящий улей. Кирилл отложил крышку, вытянул из улья рамку и стал внимательно выискивать в ней пчеломатку.

– Вот же она, – показал на самую крупную, лениво ползающую в бесконечном движении пчёл.

– К ней что-то прилипло, – потянулась Ася к белому облачку на брюшке.

– Это её трутень покрыл. Не переживай. Рабочие пчёлы почистят.

Ася живо восстановила в памяти ощущение какого-то идеального геометрического порядка в улье. Руки от прикосновения к тёплым рамкам, заполненным мёдом, пропитывались теплом сладкого солнца, кропотливо собранного по многокилометровой округе. Казалось, что от такого соучастия у пчеловодов по жилам течёт не алая кровь, а золотисто-сладкая амброзия.

– Как я боюсь замуж, – непременно жалобилась Ольга, когда очередная пчела шевелилась на сетке перед её носом.

Пчела, словно слыша опасения, отвечала бесконечно нудящим уговором: «Ж-ж-ж».

«Неожиданно» на пасеку на зелёном «Москвиче» прикатили родители.

– Девочки, я щас умру, – хватала Ольга за руки Зарю и Асю.

Отец Кирилла, сухожильный старичок, крутил тонкой в морщинах шеей, пытаясь угадать среди троих девиц будущую невестку. Он шевелил седыми усами, сосредотачивался на каждой из них и не мог понять, какая из них приглянулась его младшему сыну. Старичку нравились все три. Может, эта – остановил взгляд на самой крупной и высокой. Ах, не угадал! Кирилл указал на самую мелкую и невзрачную.

Старичок выпростал из багажника палки, и вдвоём с женой, хромая и переваливаясь, они побрели к гостям.

– Ну, гости дорогие, – улыбался старик ровными вставными зубами, – ешьте мёда сколь влезет, хуть год, хуть три. Одну из вас могём и к себе на всю жизнь пригласить.

Ольга раскраснелась, нервно замахала руками.

– Ты пчёлок руками не маши. Не любят.

Мать Кирилла молчала, гладила отцовы руки, а он стоял ровно, палкой приминал траву и нервно тянул жилистую шею в наглухо застёгнутом воротнике.

– Всяк мужик ласку требует, – говорил невпопад.

Понятно же, что не только знакомятся, заодно и сватают. Кирилл стоит с внешним спокойствием, а Ольгу в душе раздирают волки на части: «И хочется, и боязно». Свекровь ей за столом подкладывает лучшие куски, ласкает взглядом.

– Кирюха – славный жених, – с суровой строгостью глядит на Асю с Зарёй старичок.

Те уклончиво пожимают плечами: «Нам-то что? Не мы замуж собрались».

– У нас всё ж как в улье. Одна семья. Кажный должон знать своё место. Всё в дом, всё в семью. Женщин в доме уважают. Весь порядок в доме от жены. Мужик – он чё, он по природе трутень или воитель. Ему бы только в кулаки встретиться, шишек соседу набить да на другой пустяк озлобиться. А жена, она ж порядок в доме приведёт. Бельишко постирает, носки заштопает, внуков полюлюкает. У меня ж дед молодецкий был башкирин. По бортням лесным шарил. С медведя-я-ми воевал…

– Что ты делаешь? – Заря вдруг осознала, что весь её гнев уходит в пустоту. А ведь она старается, распаляется, рассерженно моргает, резко смотрит на синюшное от свежести бритья лицо гостя.

– Он пчёлок рисует, – сдала Ася Маузера и принялась тереть клеёнку влажной тряпкой.

Он грохочет заливистым смехом, ласково шлёпает Зарю по выпуклому заду, притягивает к себе на колени. Заря сопротивляется, вырывается, но это уже игра. Через минуту она уже отсиживается на его коленях так тесно, что кольца её рыжих волос спадают на короткий ёжик Маузера и на его глаза. Он сладко дышит запахом табака и уговаривает:

– Успокойся. Гудишь как сто ульев.

Ася улыбается. Чересчур точно подмечено. Даже и возразить нечего.

– Давно тебя хочу спросить, почему именно Маузер, а не Револьвер или Наган?

Заря хохотнула. Маузер широко развёл руками, Заря закачалась на его коленях и, чтобы не упасть, ухватилась за шею. Он вернул руку на талию Зари, опустил голову.

Заря улыбалась Асе, а сама гладила Маузера по голове, шее, спине: