Пчела в цвете граната

Сдала на тройку, не смогла вспомнить определение производной. Но в школе никогда не заставляли запоминать определения, весь нажим был на решение. Экзаменаторов было трое, одна из них была та учительница, которая подсказала Асе на контрольной. Ася специально дождалась, когда она освободится, и подсела к ней. То ли настроение у учительницы было неважное, то ли решила вернуть контрольный бонус. Но учительница даже не посмотрела на темы экзаменационного билета и сразу стала задавать вопросы. Ни шатко ни валко Ася отвечала, вспоминала. Учительница спрашивала и спрашивала, а Ася чертила искусанной ручкой пифагоровы штаны, свойства параллельных линий. От учительницы пахло жареной картошкой, яблоками, хлебом. И от этого больше хотелось есть, чем отвечать на вопросы.

Показалось, что именно в ту несчастную минуту, сидя рядом с чужой учительницей, Ася наконец осознала, что её окружало. Маленький тесный класс с низким потолком, голые стены, запылённые окна, из которых тянет духотой, – это аудитория её института, где она будет учиться долгих шесть лет. У кафедры будут стоять молодые преподаватели, только что защитившие кандидатские в Казанском авиационном институте, маленькими ножками будет топтаться симпатичная химичка, седой дядечка Стахеев в широких штанах будет валить всех первокурсников, за что сам однажды полетит с автомобильного моста, недалеко от института.

В какой-то момент учительница сдалась:

– Хорошо. И последний вопрос. Что такое производная?

Ася задумалась и стала выкручиваться своими словами.

Учительница её остановила, улыбнулась. Кажется, она нашла слабое место у этой дурочки, которая не удосужилась поменять платье с прошлого раза или хотя бы выстирать. Воняет как коза! А учительница не переносит запах пота.

– Просто скажите правило.

Да, это тот вопрос, на который Ася не знает ответа. И даже нет смысла вытягивать из себя.

– Почему вы не знаете определение производной? – Учительница внимательно смотрела на Асю. – Это должен знать каждый школьник.

– Нас в школе этому не учили, – пожала плечами Ася.

– Номер школы?

– Двадцатая.

– Вера Павловна, – обратилась учительница к одной из женщин, – вот из вашей школы, что такое производная, не знает. Говорит, что в вашей школе не учат.

Вера Павловна сняла очки и внимательно уставилась на Асю.

– Не помню такую.

Ася сжала кулачки.

– Я окончила двадцатую школу в Губахе.

– А-а-а, – удовлетворённо протянула учительница, – а то я уже испугалась. Вера Павловна, вот даже не знаю, что ставить. Производные по направлению берёт, высшие порядки решает, матрицу Гессе, производную Лагранжа применяет, а сформулировать определение производной не может. Как быть?

– Ох, уж и не знаю, – вздохнула Вера Павловна. – Тяжело ведь будет учиться в институте.

Ася кивнула:

– Конечно. Днём на работе, вечером на занятия.

– Так вы на вечернее поступаете? – обрадовалась учительница.

Ася вновь кивнула.

– Ну, милочка, вы прям как бальзам на душу. На вечернее и троечка подойдёт. Вот вам, милая, троечка, и ступайте с богом.

Третий экзамен – физика (устно) – тройка.

Четвёртый – сочинение.

Летнее солнце жарко било сквозь частые окна коридора. На площадке много народу, одни толпятся перед доской объявлений, где будут вывешены результаты, другие жмутся к стенке. Двое влюблённых, которые опаздывали на контрольную, стоят около стола и что-то тихо обсуждают, переговариваются с человеком, сидящим за столом. Самого человека не видно, слышно только молодой девичий голос. Если парень спокоен, то девушка реагирует ярко, высоко подбрасывая руки.

Ася присела на подоконник, полузакрыв глаза, невольно прислушалась к парочке. Из разговора стало понятно, что девушка завалила физику и теперь узнаёт, как поступить в профтехучилище, чей представитель сейчас за столом. Не очень-то удачный выбор профессий: слесари, сантехники, токари. Из женских специальностей предлагались швеи, маляры, намотчицы.

Какую бы работу предпочла Ася? Может, белошвейкой? Сидеть в светлице – чистенько, простенько, пахнет сухими травами. Белые стены, как выпаренная в мыльных чанах холстина. Солнце жарко бьёт белыми лучами на золотые нити, ровно выложенные в косы. Иголки, напёрстки, стол, покрытый сукном. Медленно вертится рамка, расписанная эскизом рисунка, над ней цифирная сетка. Последний взгляд на образок в углу – и опустить веки до пелены взгляда, чтобы ничто больше не отвлекало от вышивки. Пока не выполнишь заказ – не до праздников, не до забав. Только остаётся песня. Память переполнена напевами древнего благочестия, нитка охотно тянется за долгой нотой, зовёт девку в мир грёз любовной страсти. Иголка уже самостоятельно скачет вверх-вниз, а молодица прикрыла глаза, покачиваясь в дремоте, только слух тревожно ловит скрип половицы, фальшь в чужом голосе… «Ты не должен! Оставайся!»

У зелёной стены тесно спорили двое. Девушка щурилась влажными глазами и монотонно бубнила:

– Оставайся. Ты же поступил.

Он надвигал на большой нос прыгающие очки и тянулся к ней губами.

– Поступим на следующий год.