Пчелы мистера Холмса

— Все это по-своему очень интересно, — вставил я, прерывая его рассказ, — но если я смею слегка поторопить вас, то каковы, собственно, причины вашего ко мне обращения?

Я видел, что мой клиент обескуражен резкостью, с которой я оборвал его. Я выразительно поглядел на него и приготовился, опустив веки и вновь сведя пальцы, выслушать относящиеся к делу факты.

— Если позволите, — запинаясь, произнес он, — я как раз подходил к ним, сэр. Как я говорил, после начала занятий с мадам Ширмер душевное состояние моей жены улучшилось — так мне, во всяком случае, показалось. Но я стал замечать в ней какую-то отрешенность, рассеянность, что ли, и неспособность поддержать сколько-нибудь длительную беседу. Одним словом, я скоро понял, что, хотя выглядит Энн хорошо, с ней все еще что-то не так. Я думал, ее внимание поглощено гармоникой, и надеялся, что рано или поздно она придет в себя. Но этому не суждено было произойти.

Сперва я отмечал всякие мелочи — немытую посуду, недоваренную или пригоревшую еду, неубранную постель. Затем Энн начала проводить в мансарде большую часть своего времени. Нередко я просыпался от доносившихся сверху звуков гармоники, и они же встречали меня по возвращении со службы. Тогда я и возненавидел музыку, которая раньше доставляла мне удовольствие. Потом настали дни, когда — если не считать наших совместных трапез — я почти не видел ее, она ложилась в нашу постель, когда я уже спал, и покидала ее с рассветом, до моего пробуждения, — но я постоянно слышал эту музыку, эти заунывные нескончаемые звуки. Они лишали меня рассудка, мистер Холмс. По существу, увлечение превратилось в нездоровую страсть, и в этом я виню мадам Ширмер.

— Почему ответственность должна ложиться на нее? — спросил я. — Она явно не причастна к вашим семейным неурядицам. Она все же только учительница музыки.

— Нет-нет, не только, сэр. Я боюсь, что она — женщина опасных убеждений.

— Опасных убеждений?

— Да. Они опасны для тех, кто отчаянно ищет надежды и подвержен вздорным вымыслам.

— И ваша жена относится к этой категории людей?

— К сожалению, относится, мистер Холмс. Энн всегда была чрезмерно восприимчивой, доверчивой женщиной. Как будто бы она родилась чувствовать и переживать острее других. В этом ее великая сила и великая слабость; распознав в ней это тонкое свойство, человек с дурными намерениями может легко им воспользоваться, что и сделала мадам Ширмер. Конечно, я долго не сознавал этого — до последних дней я был, по сути, слеп.

Видите ли, был ничем не примечательный вечер. По обыкновению, мы с Энн мирно ужинали; едва притронувшись к еде, она поднялась из-за стола и пошла играть в мансарду — это тоже стало обыкновенным явлением. Но потом произошло кое-что еще. В этот день — в подарок за преодоление некоторых трудностей, связанных с банковским счетом, — один из моих клиентов прислал мне в контору дорогую бутылку вина кометы.[2] За ужином я думал удивить им Энн, но, как я сказал, она быстро ушла из-за стола, и я не успел сходить за бутылкой. Я решил отнести вино к ней. С бутылкой и двумя бокалами в руках я взошел по лестнице в мансарду. К тому времени она уже начала играть, и звуки гармоники — необычайно низкие, монотонные и долгие — проникали внутрь меня.

Когда я приблизился к чердачной двери, бокалы, которые я нес, задрожали, и ушам стало больно. Между тем я все слышал. Она не исполняла музыкальное произведение и не предавалась опытам с инструментом. Нет, то был продуманный ритуал, сэр, какое-то нечестивое заклинание. Я говорю заклинание из-за того, что услышал вслед за этим: голос моей жены, почти такой же низкий, как музыка, которую она играла.

— Надо ли понимать, что услышанное вами не было пением?

— Молю Бога, чтобы было, мистер Холмс. Но я могу вас заверить — она разговаривала. Я не разобрал всего, что она произносила, но услышанного оказалось достаточно — я ужаснулся.

— Я тут, Джеймс, — сказала она. — Грейс, иди ко мне. Я тут. Где вы прячетесь? Я хочу увидеть вас снова…

Я поднял руку, заставив его замолчать.

— Мистер Келлер, честное слово, мое терпение имеет пределы и на большее его не хватит. Пытаясь добавить красок в свое повествование, вы неоднократно сбивались, откладывая рассказ о том затруднении, которое вам бы хотелось разрешить. Если возможно, прошу вас ограничиться существенными деталями, так как они одни будут мне полезны.

Мой клиент помолчал несколько секунд, нахмурившись и пряча глаза.

— Если бы у нас родился мальчик, — наконец сказал он, — его бы звали Джеймс, и Грейс — если бы это была девочка.

Охваченный волнением, он умолк.

— Это лишнее, — сказал я. — Сейчас нет необходимости в демонстрации переживаний. Пожалуйста, продолжайте с того места, где остановились.

Он кивнул и плотно сжал губы. Затем он провел носовым платком над бровью и опустил взгляд.