Печаль без конца

— Монах, ты пытаешься обвинить меня во всех смертных грехах, потому что я видел тебя на дороге недалеко от места убийства и честно рассказал об этом. Наверное, ты и убил его, и теперь хочешь все свалить с больной головы на здоровую и отомстить мне за правду. За честное признание. Жалкий убийца!..

— Негодяй!

Томас бросился на говорившего и, прежде чем Ральф и брат Эндрю сумели удержать его, успел разбить тому нос. После чего успокоился и довольно благодушно сказал:

— Извини меня за этот взрыв негодования, но твое вранье переходит все границы. А ведь я даже питал расположение к твоему острому уму и умению лицедействовать.

Однако эти любезности не слишком утешили задержанного, продолжавшего хлюпать кровоточащим носом.

Элинор обратилась к Ральфу и попросила показать присутствующим, что еще было обнаружено в закутке у торговца, в припрятанном в кустах мешке и на нем самом.

Коронер подошел к столу, сунул руку в мешок, лежащий там, и вытащил кинжал. Ничем не примечательный, если не считать, что на его лезвии и рукоятке были вырезаны совершенно непонятные письмена.

— Эта штука не в Англии сработана, — сказал он, размахивая кинжалом перед носом задержанного. — Это сарацинский нож, точно такой, какой торчал в груди убитого солдата. Так был ты или нет в Святой земле? Отвечай!

— Да!.. Нет!.. — кричал вконец растерявшийся обвиняемый, корчась под крепкой хваткой Кутберта.

— Правду! Говори правду, пройдоха! — требовал коронер.

— Ральф, — увещевала его Элинор, — здесь у нас обитель мира и прощения. Будьте спокойней и терпеливей… Но это не значит, — повернулась она к задержанному, — что мы потерпим ложь. Кстати, — прибавила она, — я родилась и воспитывалась в деревне и сразу, как только увидела кости, смогла определить, чьи они на самом деле.

— Почему же… — начал было брат Мэтью, но сестра Руфь строго взглянула на него, и он потупился и замолчал.

Элинор заговорила снова:

— Только из сострадания к вам, человек с неизвестным именем, и только в том случае, если в дальнейшем ни одно слово лжи не вырвется из вашего рта, я готова просить о снисхождении при определении вашей вины и наказания за нее… — Она подняла руку. — Не надо, не благодарите меня. Я могу вам простить торговлю поддельными реликвиями, поскольку вы уже признались — вернее, не стали отрицать этого. Но чего я вам не прощу — попытки оговорить одного из монахов нашего монастыря. И если вы тотчас же не расскажете всей правды, буду ходатайствовать, чтобы вас примерно наказали.

Пленник бухнулся на колени и возопил:

— Я никого не убивал, миледи! Я расскажу всю правду, только спасите меня от виселицы!

— Говори, олух! — рявкнул Ральф. — Давно пора.

Тот кивнул в сторону Томаса:

— Он ни в чем не виноват, видит Бог. Я видел его на дороге, но он свернул в лес еще до того места, где убили солдата… Это чистая правда, и разве добились бы вы ее от меня, если бы я взаправду был убийцей?

Пот заливал ему лицо, глаза, но он не мог отереть его: руки были связаны.

Элинор взяла со стола кусок ткани и осторожно вытерла ему лоб.

— Продолжайте!

— Я и говорю: я шел за вашим монахом от самой деревни. У меня был мешок с этими… с костями, которые брат Мэтью согласился купить.

Брат Мэтью скосил взгляд на строгое неподвижное лицо сестры Руфи и снова опустил голову.

Пленник продолжал:

— После того, как вот этот молодой монах пошел через лес, я продолжал ковылять по дороге и на повороте наткнулся на троих. Двое из них ругались. То есть спорили друг с дружкой.

Томас нахмурился, припоминая:

— Я ничего не слышал, хотя поворот недалеко от того места, где я свернул.

— И я не слышал, брат. Как тут услышишь? Дождь, ветер… Погодка не приведи Господь…

— Продолжай! — прикрикнул Ральф. — О погоде потом.

— Как скажете, коронер… Значит, увидел я их — и сразу в кусты! Кому охота идти мимо трех мужчин, которые, сразу видно, ссорятся, да еще наверняка вооружены… Миледи, вы обещали мне милосердие, но нельзя ли к нему добавить глоток вина? Все в горле пересохло.

— Еще чего!.. — буркнул Ральф. — Лоб тебе вытерли. Может, бараньим мясом угостить?

Однако брат Эндрю, стоявший ближе всех к кувшину с элем, налил его в кружку и поднес к губам просящего.

Продавец реликвий пил, захлебываясь, потом откашлялся и снова заговорил:

— Было их трое, как я уже сказал. Двое из них — крестоносцы, третий — нет. Один, который с красным крестом, — простой солдат. Другой, кто стоял посередке и вроде утихомиривал их, — тоже из крестоносцев, но повыше рангом.

— Два крестоносца, — повторил, помрачнев, Ральф. — А третий?

— Третий — он стоял спиной ко мне в длинном темном одеянии и с замотанной чем-то головой — был похож на прокаженного. Внезапно он что-то крикнул, и крестоносец, который посередине, оглянулся на него, а который был солдатом — побежал… Тогда третий рванулся за ним.

— Он догнал и убил его? — догадался Томас.

— Он кинул в солдата камень, попал в голову, и бежавший упал. Тогда второй крестоносец бросился на того, высокого, в длинной одежде, и они начали бороться.

— А тот, в кого камнем? — спросил Ральф. — Он что?..