Печаль моя светла

– Ты не можешь так со мной поступить! – Валентина Дмитриевна кинулась на него с кулаками в бессильной злобе. – Ты меня использовал, мерзавец!

– Ну-ка тихо, тихо. Чего разбушевалась, – он больно сжал ее запястья и отвел ее руки в стороны. – Успокойся. Не такой уж я и мерзавец. Просто Нателла забеременела. И я, как настоящий мужчина, не могу поступить иначе, – он отпустил ее руки и, развернувшись, вышел.

Валентина Дмитриевна плакала. Сначала горько рыдала, сидя прямо на полу своего кабинета. Затем судорожно всхлипывала, когда поднялась и стала собираться. А потом слезы катились сами по себе, когда она шла по вечернему городу, ничего не замечая. Она не помнила, как дошла до театра, как сидела там, ничего не видя и не слыша. Она думала только о том, как же ей больно. К концу спектакля Валентина Дмитриевна понемногу пришла в себя. Сначала включился слух.

– Скажите же: чем мне заслужить любовь вашу? Я вас люблю, люблю. – Актер, игравший Юлия Капитоновича, упал на колени.

Этот звук привлек внимание Валентины Дмитриевны, вывел ее из оцепенения, и она с любопытством стала следить за развязкой.

– Лжете! – возразила актриса, изображавшая Ларису Дмитриевну. – Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не старался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла… ее нет на свете… нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота. Подите, я вашей быть не могу.

«Как верно сказано, – размышляла Валентина Дмитриевна. – Боже, как метко!».

– О, не раскайтесь! – Юлий Капитонович поднялся и заложил руку за борт своего сюртука. – Вы должны быть моей.

– Чьей ни быть, но не вашей, – отвечала Лариса Дмитриевна.

– Не моей?

– Никогда!

– Так не доставайся же ты никому!

С этими словами раздался хлопок, это Карандышев выстрелил из пистолета. Лариса Дмитриевна упала замертво.

Зрители поднялись со своих мест и начали громко аплодировать, а Валентина Дмитриевна продолжала сидеть на своем месте, повторяя про себя одну-единственную фразу: «Так не доставайся же ты никому».

Чтобы помнили

– Надежда, здравствуйте, – поздоровались вошедшие к ней в дом Вика и Ольга Арнольдовна.

– Проходите, проходите. Вон туда, к столу, – суетилась Надя, провожая вновь пришедших к свободным стульям.

Щеки ее разрумянились от приготовления соответствующих случаю блюд. Поверх цветастого платья был надет передник, волосы убраны под косынкой, а на плече висело кухонное полотенце.

Стол был уставлен тарелками с разной снедью, присутствующих было немного – все из числа жителей дачного поселка, преимущественно пенсионеры.

– Сначала кутью вот давайте, накладывайте, блинцы с маслом. А потом – чего сами пожелаете. Вот кисель в стаканах, берите, не стесняйтесь, – ухаживала за гостями Надя. – Помянуть нужно Валентину Дмитриевну. Не было у нее никого из родных, а я когда-то работала под ее руководством. Вот и решила поминки организовать. А то нехорошо так, без поминок, не по-христиански.

Сидевшая за другим концом стола Зинаида Борисовна, дачный бухгалтер и правая рука почившей председательницы, судорожно всхлипнула, как-то испуганно и затравленно опустила глаза и начала поспешно собираться. За ней потянулись и другие, поблагодарив на прощанье Надю за организацию поминок. Ольга Арнольдовна и Вика остались с хозяйкой.

– А вы сами то что? – поинтересовалась Вика. – Садитесь с нами. Наверное, забегались и присесть некогда было.

– И то верно, ног не чувствую, – Надя тяжело опустилась рядом с гостями.

– Зинаида Борисовна сильно переживает? Чуть не плача отсюда вышла, – поинтересовалась Вика для поддержания разговора.

– Да стыдно ей стало, – отмахнулась недовольно Надя. – Могла бы сама поминки справить, ведь они столько лет с Валентиной Дмитриевной заправляли здесь всем рука об руку. А сейчас скупердяйство свое старческое включила. А я не могу так, не по-человечески это. Как без поминок то?

– А где вы с ней работали? – не унималась Вика.