Печаль моя светла

Старушки с соседних участков встрепенулись, оторвались от своих грядок и повернули свои головы в сторону Маши. Жизнь в поселке текла мирно и неспешно, можно даже сказать скучновато. Любая новость могла стать темой для живейших обсуждений местных кумушек. Да вот только новостей в такой размеренной и однообразной жизни было не густо. Поэтому повышенные тона соседей могли предвещать, если не возможную информационную бомбу местного масштаба, то хотя бы свежую тему для толков и пересудов на несколько дней.

Из-за поворота показался Иван. Он шел не спеша, по пути выдергивая с корнем подросшую крапиву, и старушки одобрительно закивали – вот, мол, молодец, понапрасну времени не теряет. Однако, Мария его хозяйственности в этот раз не оценила.

– Ты посмотри на него, идет вразвалочку и не торопится! – Маша с досадой всплеснула руками.

– Марусь, ну чего ты опять суету наводишь. Я только изловчился и открутил проржавелый вентиль, а тут ты кричишь. Чего у тебя стряслось? – Иван был недоволен тем, что его отвлекли в самый неподходящий момент, но все же покорно подошел и сейчас внимательно смотрел на жену.

– Федор Григорьевич наш что? Так и не вставал с утра? – обеспокоенно спросила она. – Я с утра уходила, завтрак на столе ему оставила. Он сказал, что полежит еще немного, слабость чувствует. А сейчас пришла, смотрю, завтрак не тронут, а сам он и вовсе квелый стал. Лежит, как в беспамятстве, бормочет что-то.

– А мне почем знать? – буркнул Иван. – Я как с тобой с утра из дому вышел, так и не заходил больше. Там с водой дел невпроворот, если не управлюсь к вечеру, все взвоют.

Иван, несмотря на свое негодование, тем не менее направился в дом, чтобы посмотреть, что там стряслось с дядей Федей. А соседки-старушки уже начали негромко перекидываться версиями из-за своих заборов, словно перебрасывая и отражая мячик для пинг-понга через сетку.

– Вот женщины! Никакой самостоятельности. Ничего без нас, мужиков, не могут, – ворчал Иван про себя. – Я-то что могу сделать? Краник ему починить?

Маша покорно шла за ним, опасливо выглядывая из-за его плеча, будто в доме находился не пожилой и немощный старик, а неведомое чудище. Иван подошел к постели Федора Григорьевича и потрогал его лоб, пытаясь определить температуру тела. Тот лежал с закрытыми глазами, положив одну руку на грудь. Дыхание его было тихим, но судорожным.

– Федор Григорьевич, Федор Григорьевич… Вы чего так долго спите? – Иван растерялся и не знал, что предпринять, поэтому аккуратно потормошил лежащего за руку. – Холодный то какой.

– Вань, может врача вызвать? – шепотом спросила Маша, которая продолжала топтаться в сторонке и боялась подойти ближе.

– Вызывай, конечно! – оживился Иван. – Без меня сообразить не могла что ли?

Федор Григорьевич встрепенулся и открыл глаза. Взгляд его был мутный и никак не мог сфокусироваться на чем-то определенном. Он попытался приподняться, но никак не мог сориентироваться, поэтому боком заваливался на постель, поджав под себя ноги и хаотично двигая руками.

– Талия… – едва слышно прохрипел он и вытянул дрожащую руку вперед. – Талия…

– Вань, чего это он? – испуганно спросила Маша. – Кого это он зовет? Наталию? Это которую Наталию? Я чего-то не знаю никаких его Наталий.

– Ты еще здесь что ли? А ну марш врача вызывать! Видишь, плохо ему, – шикнул на нее Иван. – Годочков то ему уже сколько, не ровен час, беда приключится.

Вызвав скорую помощь, Маша побежала ко въезду в дачный поселок, чтобы встретить врачей и проводить их к нужному дому. На полянке перед въездом стояли несколько человек и что-то оживленно обсуждали.

– Бедняжка. Кто-бы мог подумать. А с виду вполне себе ничего еще была.

– Ох, никто не знает, когда его час настанет.

– Кто же ее хоронить-то будет? У нее ведь родни нет.

– Надо будет нам всем скинуться. Кто сколько может.

– И в собес сходить нужно. Может на погребение выделят чего.

– И дома посмотреть. Возможно, откладывала что-то. Да и похоронный узелок она наверняка собирала.

– И прибраться заодно в доме нужно. Не оставлять же так. Кому все это теперь достанется?

Маша подошла поближе, но уточнять, что случилось не стала. У самой беда на носу, некогда слушать досужие разговоры.

– Скорая не подъезжала еще? – спросила собравшихся запыхавшаяся Маша.

– Так вот только что уехала, – сообщила Роза.

Роза, молодая женщина лет тридцати, была хороша собой. Роскошные длинные волосы насыщенного медного цвета шелковистыми волнами спускались ниже плеч. Выразительные глаза редкого ярко зеленого цвета были окаймлены густыми пушистыми ресницами. Завистницы судачили, что это линзы и парик, однако никто и никогда не видел Розу в ином обличии, что позволяло утверждать о ее естественной красоте. Роза была местной активисткой и часто критиковала Валентину Дмитриевну за бездействие, которое постепенно приводило дачный поселок к запущенности. То ли из зависти к ее красоте, то ли из-за чрезмерной ее активности, но только жители Розу недолюбливали, считая ее высокомерной выскочкой и даже нахалкой. Однако лично ей предпочитали этого не показывать, оставляя это для обсуждения между собой.