Печаль на двоих

— А вы здесь были всю ночь? — спросил Фоллоуфилд.

Мария расхохоталась:

— Нет, господин сержант, я приняла горячую ванну и пошла к приятельницам на ужин. А потом мы пошли в театр. — Ее смех был почти истерический, и когда она умолкла, в глазах у нее стояли слезы. — Конечно, я была тут всю ночь. Можете мне поверить — я тут всегда.

У Пенроуза к Марии Бейкер больше не было никаких вопросов.

— Еще раз приношу вам соболезнования по поводу вашей утраты, миссис Бейкер, и благодарю за помощь. Если вы вспомните о чем-нибудь, что может оказаться для нас полезным, пожалуйста, сразу же нам сообщите. А мы, разумеется, будем держать вас в курсе расследования.

— Я знаю, что вы оба думаете, — сказала она, провожая их до двери. — Думаете, что я не так расстроена, как в моем положении надо бы. Не потрясена. Но мне скорбь не по карману. Чем я теперь заменю ее получку? Я даже не знаю, на что их похоронить.

Пенроуз знал, что его слова покажутся пустыми, но все равно произнес их:

— Если мы можем вам хоть чем-то помочь, вы знаете, как с нами связаться.

Спускаясь по лестнице, Фоллоуфилд сказал:

— Люси Питерс, сэр, работает в «Клубе Каудрей». Горничной.

— Вот как? Тогда понятно, откуда у Марджори взялась та рамка, что мы нашли у нее в кармане. Они, наверное, договорились: Люси ворует вещи в клубе, а Марджори продает их. А некоторые женщины на снимке…

— …получили те самые письма и видели Марджори в день ее смерти. Я это подметил. Вы думаете, здесь есть какая-то связь? Может быть, письма послала Марджори?

— Я тоже об этом подумал. Билл, нам пора нанести визит в «Клуб Каудрей», но перед этим я хотел бы заехать в Ярд и попробовать поймать Спилсбери. У него уже, наверное, кое-что есть для нас, и мы по крайней мере будем знать, с чем имеем дело.

— Что вы думаете о ее матери?

Пенроуз, прежде чем ответить, на минуту задумался.

— Я думаю, Билл, жизнь выбила из нее все, что только можно, а то, что в ней осталось, невозможно ни любить, ни ненавидеть. Эти смерти, с одной стороны, принесли ей облегчение, а с другой — сделали ее жизнь еще труднее. Однако мне хотелось бы услышать об этой семье еще чье-нибудь мнение. Интересно, та женщина, что впустила нас в дом, все еще там?

Они нашли ее на заднем дворе, где она разбирала на части старые деревянные ящики. Услышав их шаги, женщина подняла голову. И тут же к ней подошла девочка лет десяти. На рахитичных ножках, бледная — очевидно, от долгих часов, проведенных в сырой, холодной комнате, — она встала позади матери и смущенно уставилась на них обоих.

Не вдаваясь в подробности, Пенроуз объяснил женщине, что привело их в Канаву.

— По мне, так этой несчастной суке без этой парочки еще и лучше, — сказала соседка. — Джо Бейкер был лентяй, эгоист и ублюдок, а Марджори точно кошачьего дерьма объелась — нацепит дешевых побрякушек, намажется и воображает, будто она какая-нибудь Джоан Кроуфорд. [9]

— Мы слышали, что Марджори часто ссорилась со своим отцом.

— И с матерью тоже. Поверьте мне, нет ничего хуже, когда две женщины сцепятся друг с другом. Уж мы-то знаем, что делать.

— Вы хотите сказать, они физически нападали друг на друга? — с интересом спросил Пенроуз.

— Если вы спрашиваете, колошматили они друг друга или нет, так я отвечу вам: колошматили. Помню, недавно Марджори пришла домой в новой кофте и новой юбке — Богу только известно, сколько она за них заплатила. Но она в них и в дом не успела войти, как Мария выскочила на улицу и стала их рвать прямо на ней. Потом она мне сказала, что сделала это потому, что Марджори скрывала, сколько денег на самом деле зарабатывает, и тратила их на себя, а не на семью. Но дело тут не столько в деньгах — это была зависть. К тому времени как Мария разодрала ту одежку, ей уже была грош цена, а если бы она набросилась на девчонку из-за денег, то могла бы узнать, сколько шмотки стоят и отнести их в заклад.

Пенроуз заметил, как Фоллоуфилд поднял брови, и подумал, что он сам удивлен ничуть не меньше. За последние тридцать лет жизнь женщин переменилась существенней, чем когда-либо прежде, и Мария Бейкер, конечно же, завидовала Марджори. Но в такого рода борьбе между матерью и дочерью было больше горечи и жестокости, чем в обычной неприязни женщины одного поколения к женщине другого за предоставленные той возможности.

— Вы не знаете, прошлым вечером миссис Бейкер была дома?

— Конечно, была, — не колеблясь ответила соседка. — Я пару раз к ней поднималась.

Она явно лгала, но Пенроуз не видел никакого смысла сейчас ее обличать.

— Благодарю вас, — сказал он, едва сдерживая сарказм. — Вы нам очень помогли.

Когда они подошли к машине, то обнаружили на ее боку, с водительской стороны, длинную глубокую царапину. Фоллоуфилд отпустил по этому поводу несколько смачных выражений, а несколько человек на другой стороне улицы насмешливо их разглядывали. Пенроуз открыл дверцу и, садясь в машину, вдруг почувствовал, будто вся его одежда пропитана грязью и смрадом.