Печаль на двоих

— Его, разумеется, нельзя было назначать на эту казнь, верно? Когда человека что-то лично касается, это же совсем другое дело. — Они проехали мимо станции метро «Ист-Финчли», и Джозефина на минуту умолкла, глядя в окно. — Занятно, я написала целую пьесу о том, что переживала Мария Стюарт в последние дни перед казнью, и на меня это не имело того воздействия, какое имеет история, о которой я пишу сейчас. Наверное, оттого что эти события еще хранятся в памяти современников, они куда более реальные. С тех пор прошло лет тридцать — не так уж и много, верно? Если б обстоятельства сложились по-другому, Сэч и Уолтерс все еще расхаживали бы по окрестным улицам. — Они вклинились в длинную череду машин, застрявших у перекрестка, и Джозефина попросила: — Билл, расскажите мне, как прошел тот день. Мне бы хотелось описать его в своей книге. Ведь это был день накануне казни?

Сержант кивнул.

— Палачи должны были явиться в тюрьму после полудня, ближе к вечеру, так что мы забрали их со станции и повезли в «Холлоуэй». Они ничего не везли с собой — их багаж был отправлен заранее. И я тогда подумал: если б не погода, кто-то мог бы подумать, что они едут в отпуск. Мороз был трескучий. Все это происходило вскоре после Рождества, я правильно помню?

— В начале февраля. Этих женщин забрали накануне Рождества — самый что ни на есть подходящий денек. А суд был в январе.

— Точно. К тому времени как мы добрались до Кэмден-роуд, уже почти стемнело, но толпа все равно не расходилась.

— Какая толпа? Те, кто за отмену смертной казни, или любители острых ощущений?

— В основном последние. В те времена не было таких протестов против казней, как теперь. Они начались только с дела Эдит Томпсон.[3] Что там говорить, большинство в этой компании были в отличном настроении: у ворот стояли наши ребята, так они с ними смеялись и шутили. Казалось, эти люди пришли не на смертную казнь, а на футбольный матч или отмечали какой-то национальный праздник. Зевакам, правда, уже не светило увидеть само повешение, как за тридцать лет до этого, но они были полны решимости хоть чем-то, да развлечься. — Машина продвинулась на несколько футов, но проехать перекресток они не успели, так как снова загорелся красный свет, и Фоллоуфилд продолжил свой рассказ: — Все они жаждали увидеть палачей: именно палачи были звездами представления, — так что, когда мы приблизились, шум поднялся будь здоров какой. Их встречали точно героев, и наша машина с трудом протискивалась в толпе — пока мы проезжали мимо, ее без конца похлопывали, и все вокруг радостно нас приветствовали.

— Ох уж эта слава, — с усмешкой заметила Джозефина.

— Если говорить по справедливости, не все явились туда для развлечения. Убиение младенцев вызвало тогда целую бурю — многих это преступление возмутило до глубины души. Когда вешали Дайер, к Ньюгейтской тюрьме пришли сотни людей. На Сэч и Уолтерс таких толп не было, но тоже народу собралось немало, особенно женщин.

— Интересно, пришли туда матери погибших детей? Представляю, с каким ужасом читали они об этом процессе, ведь, уходя из Клеймор-Хауса, матери считали, что их младенцев поместили в хорошие семьи.

— Я бы не удивился, если бы они туда пришли, но если даже их там не было, явилось множество других, которые были вне себя от гнева.

— Вообще, если рассуждать без эмоций, Сэч и Уолтерс делали то, что женщины делали веками, — избавлялись от детей, которых общество из-за отсутствия денег отказывалось воспитывать или вообще не хотело признавать. Они, наверное, говорили себе, что оказывают несчастным женщинам услугу. Я думаю, общество испугало то, что было поставлено на профессиональную основу. Одно дело — потихоньку регулировать количество членов своей собственной семьи, другое — подрывать социальный уклад, превратив это в бизнес.

— По моему опыту, при всех разговорах о справедливости и сострадании, люди реагируют на преступление в зависимости от того, насколько оно угрожает им самим. И кроме того, никому из нас не хочется верить, что женщины способны убивать детей. Это разрушает все сложившиеся у нас жизненные представления. — Снова зажегся и погас зеленый свет, но на этот раз Фоллоуфилд успел проскочить на желтый. — Справа сейчас появится Хартфорд-роуд, — сказал он, и Джозефина почувствовала, как разгорается ее любопытство.

При всей ее любви к художественной литературе, для нее не было ничего увлекательней, чем окунуться в жизнь реальных людей, в их повседневное бытие. Именно это помогало ей лучше всего понимать и мужчин, и женщин.

Через минуту-другую они уже свернули на боковую улицу и поставили машину возле ворот.

— Приехали, — возвестил Фоллоуфилд и указал на один из прилепившихся друг к другу домов на другой стороне улицы: — Клеймор-Хаус.