Печальная история братьев Гроссбарт

Рядом с очагом была приставная лестница, и Гегель вскарабкался по ней, сжимая в одной руке кинжал. Он оказался на просторном чердаке, потолок которого просел под весом снега, особенно там, где навес прикрывал отверстие дымохода. Он разрезал навес и даже немного развеселился, глядя, как маленькая лавина сыплется вниз на ничего не подозревающего Манфрида, и как тот трепыхается в ледяной крупе. Но тревога не улеглась.

Он спустился вниз и принялся разыскивать лучину, а когда нашел, поджег от только что разведенного огня и снова медленно поднялся на чердак. Увы, Гроссбарт ничего там не нашел, кроме заплесневевших одеял, гнилой соломы и вонючего ночного горшка. В зловонии чувствовался не только запах мочи, пота и разложения, но опознать этот призвук Гегель не смог.

Манфрид тоже не сидел сложа руки: сперва слепил снежок с булыжником внутри для своего недотепы-брата, а когда снаряд попал в цель и вызвал возмущенный вскрик, он набрал снега в котелок, бросил сверху остатки конины и повесил его над огнем. Манфрид подтащил к очагу сразу две скамьи и удобно сел, а потом нахмурился, почувствовав сквозняк от двери, когда в таверну вошли остальные трое. Гегель серьезно его напугал, но Манфрид решительно отказывался гадать на пустом месте. В конце концов, дармовая выпивка и укрытие от непогоды – такие дары, к которым не стоит придираться.

Возница и его помощники сгрудились у огня, и вскоре вокруг их сапог на истертом полу разлились небольшие лужи. Гегель спустился с чердака и сел рядом с братом. Все молчали и смотрели на огонь, пока холод и онемение медленно уходили из рук и ног.

– Что-то здесь не так, – произнес возница, вставая и вытаскивая из-под плаща тонкий кинжал.

– Да ну? Правда? – удивился Манфрид, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги поближе к теплу.

– А что, нет?

Возница огляделся по сторонам и взял с полки лучину.

– Он прав, – подал голос Гегель, хотя в тепле его нервы немного успокоились.

– Значит, когда вы здесь в прошлый раз проезжали, тут были люди? – уточнил Манфрид с непоколебимым спокойствием – он ведь бился с демонами и ведьмами, в конце-то концов.

– И много! – сообщил возница, осматривая помещение. – Большой город для горной глуши. Дети играли в снегу.

Усатый добавил что-то на их южном наречии, и возница со вторым охранником дружно кивнули. Возница ответил на том же языке и покосился на дверь. Такой сговор братьям совсем не понравился, особенно подозрительному Гегелю.

– А ну, говорите как положено! – заорал Гегель, вскочив с табурета. – Чтоб мне никакого звериного лопотанья, ясно? Все мы одинаково говорим, а если кто не понимает, его беда.

– Значит так, – ответил Усатый, поднимаясь со скамьи, – люди могли уйти в… в…

– Монастырь, – подсказал возница. – Непонятно только, зачем бы все туда ушли. Судя по домам, по меньшей мере, несколько дней назад…

– Ага, – согласился Манфрид. – Видел, что некоторые наглухо закрыли, как и корчму.

– И тут больше никого нет? – спросил возница. – Ни сзади, ни спереди?

– Ну, – протянул Гегель, – если это перед, то в зад мы не смотрели. Света не было.

Щелкнув зубами, возница зажег свою вымазанную салом лучину:

– Тогда идем со мной.

– Хочешь там все смотреть, валяй, – бросил Манфрид, пробуя свое варево. – А если по пути вдруг найдешь мяса или репы, тащи сюда.

– А я пойду, – решил Гегель и схватился за кирку; ему страшно хотелось вогнать ее острие в источник своего беспокойства.

Остальные двое не шевельнулись, с удвоенным интересом разглядывая лужицы талого снега у себя под ногами. Возница прошипел несколько резких слов по-иностранному, но на этот раз Гегель только улыбнулся. Обвинения в подлой трусости он бы понял на любом языке мира.

– Я – Эннио, – сказал Гегелю возница.

Манфрид расхохотался:

– Он что-что?

– У вас там так детей называют? – уточнил Гегель.

– Да, – резко кивнул Эннио.

– Ни хрена себе, – заключил Гегель.

– А как мне вас именовать? – спросить Эннио.

– Я-то Гегель, а брата моего зовут Манфридом, оба мы Гроссбарты.

– Это, значит, большая правда, – ухмыльнулся Усатый.

– Ты к чему клонишь, волосатый? – воззрился на него Манфрид, но чужеземец только безучастно пялился в ответ.

– Это Альфонсо, – представил спутников Эннио, – и его кузен Джакомо.

Оба посмотрели на братьев безо всякого тепла.

– Аль Понц? – с ухмылкой повторил Манфрид. – То-то он мне сразу понцем показался. Хоть Гегеля спросите, я так сразу и сказал.

– Так и было, – подтвердил Гегель, но думал он о другом.

Гроссбарт и возница подошли к задней двери, Эннио толчком распахнул ее и протянул в темноту лучину. Следом шел Гегель; пот катился по его телу отнюдь не только из-за приятного тепла вокруг. Они прошли по узкому коридору и обнаружили несколько мешков с зерном и бочек с корнеплодами. Еще за одной запертой на засов дверью ярился снежный вихрь, и они ее торопливо закрыли. Три других дверных проема были завешены тканью, за ними оказались гостевые комнаты, в которых лежали только соломенные тюфяки.