Куарезма был далек от подобных мыслей; как многие честные и искренние люди того времени, он был охвачен заразительным воодушевлением, которое умел пробуждать Флориано. Он думал о великих свершениях, которые Судьба доверила этому спокойному, печальному человеку, о радикальной хирургии, которой он подвергнет полумертвый организм родины, — майор по-прежнему считал ее самой богатой страной в мире, хотя временами его одолевали сомнения. Конечно, он не обманет всех этих надежд, и его уверенные действия приведут к осязаемым результатам на восьми миллионах квадратных километров: он построит дороги, обеспечит безопасность и защиту для слабых, даст людям работу, будет поощрять стремление к богатству.
Эти размышления продолжались недолго. Один из тех, кто ждал вместе с ним, после приятельского приветствия маршала Куарезме стал разглядывать этого молчаливого невысокого человека в пенсне, затем поднялся и направился в его сторону. Подойдя совсем близко, он заговорил с Куарезмой так, словно выдавал страшную тайну:
— Они встретятся с Кабокло… Вы давно его знаете, майор?
Куарезма ответил, незнакомец задал ему еще один вопрос; но в этот момент президент, наконец, оказался один, и Куарезма приблизился к нему.
— Ну что, Куарезма? — спросил Флориано.
— Я предлагаю Вашему превосходительству свои ничтожные услуги.
Президент оглядел стоящего перед ним человечка, выдавил из себя улыбку — правда, приветливую и не лишенную удовлетворения. Он еще раз уверился в своей популярности и, может быть, увидел в этом подтверждение своей правоты.
— Очень благодарен тебе… Где ты сейчас? Я слышал, ты оставил службу в Арсенале.
Флориано отличался тем, что хорошо запоминал лица, имена, должности и жизненные обстоятельства своих подчиненных. В нем проглядывало нечто азиатское: жестокость и одновременно — отеческая забота.
Куарезма рассказал о своей жизни и воспользовался случаем, чтобы поговорить об аграрных законах, о мерах, призванных облегчить ведение сельского хозяйства и возродить его на новых основаниях. Маршал рассеянно слушал; в уголке его рта образовалась складка — признак скуки.
— Более того, я привез Вашему превосходительству эту памятную записку…
Президент взмахнул рукой в знак недовольства — «не надоедайте мне» или близко к этому — и лениво сказал Куарезме:
— Оставь ее здесь.
Майор положил рукопись на стол. Диктатор тут же обратился к другому собеседнику, который только что оказался рядом с ним:
— Как дела, Бустаманте? Набираешь батальон?
Тот подошел еще ближе и ответил неуверенно:
— Набираю, маршал. Нам нужна казарма. Если бы Ваше превосходительство отдало приказ…
— Да, верно. Поговори с Руфино, от моего имени, он сможет все устроить… Нет, лучше дай ему эту записку.
Он оторвал кусок от рукописи Куарезмы и на этом клочке бумаги синим карандашом написал несколько слов для военного министра. Закончив, он небрежно произнес:
— Куарезма, я порвал твое сочинение… Не обижайся: это первая страница, там ничего не написано.
Майор подтвердил, что так и есть. Президент повернулся к Бустаманте:
— Назначаю Куарезму в твой батальон.
Затем он снова обратился к Куарезме:
— Какую должность ты хочешь?
— Я?! — глупо спросил тот.
— Ладно, договоритесь сами.
Оба распрощались с президентом, медленно стали спускаться по ступеням дворца Итамарати и вышли на улицу, так и не сказав друг другу ни слова. Куарезме вдруг стало холодно, хотя день был ясным и теплым. Жизнь города, похоже, не претерпела особых изменений — трамваи, телеги и кареты все так же сновали по улицам; но на лицах горожан читался испуг. В воздухе, казалось, было разлито что-то страшное, угрожавшее всем.
Бустаманте представился: бывший майор Бустаманте, произведенный в подполковники, старый друг маршала, знавший его еще по Парагвайской войне.
— Да мы же знакомы! — вдруг воскликнул он.
Куарезма еще раз взглянул на этого пожилого мулата с темной кожей, длинной пегой бородой и живыми глазами. Нет, встреча с ним не запечатлелась в его памяти.
— Не могу вспомнить… Где мы виделись?
— У генерала Алберназа… Не припоминаете?
В голове Поликарпо что-то промелькнуло. Бустаманте стал объяснять, что он набирает бойцов в патриотический батальон «Южный Крест».
— Хотите вступить?
— Конечно.
— У нас трудности… Нет формы, башмаков для солдат… В том, что касается первоначальных расходов, мы должны поддержать правительство… Истощать казну неправильно, так ведь?
— Разумеется, — с воодушевлением проговорил Куарезма.
— Очень рад, что вы согласны со мной… Вижу, что вы патриот… По этой причине я установил взносы для офицеров, в зависимости от чина: с прапорщика — сто мильрейсов, с лейтенанта — двести… Вы кем хотите быть? Ах да, вы же майор, не так ли?
Куарезма объяснил, почему его называют майором: один друг, занимавший видную должность в министерстве внутренних дел, занес его имя в список национальных гвардейцев, указав этот чин. Он никогда не получал жалованья, но все же его называли майором; так и повелось. Вначале он пытался возражать, но окружающие упорствовали, и он оставил эти попытки.
— Отлично, — сказал Бустаманте. — Вы останетесь майором.