Печальные песни сирен

Придя к себе, она поспешила на кухню и попыталась овладеть собой, выпив чашку растворимого кофе. Уже наступила темная ночь, ранняя осенняя ночь, и мокрые отблески плясали на каркасах рухнувших с моста машин. Чтобы рассеять мрак на кухне, Лиз открыла холодильник. Желтый свет из угла, пахнувший холодным мясом, растекался на кафельном полу. Почему бы не включить неоновую трубку, укрепленную над мойкой? Лиз вдруг почувствовала себя виноватой. Виноватой в чем? В том, что спрячет Гудрун, предоставит жилье фантазерке? Нет, чувство это было другого рода, более смутное. Необъяснимое ощущение того, что она коснулась чего-то опасного: истины или серьезной, ужасно заразной болезни…

«Я утомилась или схожу с ума», — подумала Лиз, всматриваясь в нутро холодильника. Она встряхнулась, положила на тарелку кусочек швейцарского сыра и покусывала его, не жуя. Дом казался ей мрачным в этот вечер, наполненный невидимым, но тяжким грузом. Даже ночь не так угнетала. Она включила плафон. Брызнувший свет проник во все углы, заблестели краны.

Перекусив, Лиз налила себе кофе. Ей нужно выиграть время. При мысли, что она останется наедине с Гудрун, у нее заколотилось сердце. Лиз села, положив руки плашмя на столик. Посидев минут пять, она встала и пошла покопаться в стенном шкафу, в холле. Вернулась она, держа в руках объемистый том с загнутыми уголками. На белой обложке значилось:

«Комиссия Вендель-Бомански.

Стихийное бедствие 18 апреля 2015 года.

Заслушивание свидетелей и выводы».

Кто же дал ей это? Тропфман, быть может. Она представила себе лицо бывшего полицейского, когда она найдет его в лавочке с зубной пастой для пуделей и отдаст ему увесистую пачку плохо напечатанных листков. Лиз вздохнула. Несмотря на отяжелевшие веки, она чувствовала, что к ней возвращается бессонница. Сев на ступеньку, девушка наугад раскрыла книгу.

Прочитала: «Г-н Анджей Волански (45 лет, служащий муниципалитета). Я был на платформе, когда грязевой поток хлынул из туннеля. Казалось, будто из гигантского тюбика выдавливали крем для обуви. Все пространство между платформами было затоплено. Стены страшно вибрировали, шум был такой, как в изношенной канализации ванной комнаты. Мощный ветер дул в некоторых пролетах, опрокидывая мужчин и женщин, пытавшихся выйти в двери. Можно было подумать, что лопнула газовая труба. Запах стоял невыносимый. Удушливый. Я бросился назад, к выходу. Едва я взбежал наверх по лестнице, как коридор покрылся водой. Она пенилась, словно вырвалась из стиральной машины. Все находившиеся на эскалаторе были поражены электрическим током. Я видел снопы искр и слышал треск, это было ужасно. Я рухнул на тротуар, а вода продолжала хлестать из входа в метро. Меня накрыло волной, потом волна ушла. Дотащившись до телефонной будки, я позвонил жене…»

Лиз закрыла досье и опустила голову. 25 000 жертв. Километры коридоров, пролетов и туннелей закупорены навсегда. Официально говорили о просадке грунта. «Официально» — вот она и заговорила, как Гудрун! Тропфман собирал показания очевидцев, она вспомнила об этом.

Тропфман и кто еще?

Присвистнув, Лиз рывком встала, открыла шкаф и бросила туда отчет.

СНОВА О МЫШИ…

Сначала появляется трещина на потолке станции.

«Крик-крак-криик-криик…» За грохотом поезда метро никто, конечно, не слышит этого звука, похожего на писк мыши, которой наступили на хвостик. К тому же свод расположен очень высоко. Кому в метро придет в голову посмотреть, что происходит наверху? Кому, если не бродяге, растянувшемуся на платформе? Да и кто услышит его, издай он вдруг тревожный крик?

Трещина расширяется из-за вибрации стен туннеля. Каждый новый поезд ее увеличивает. «Крииик-криик».

На платформе Лиз хорошо видит Наша. Та прислонилась к бетонной опоре и пощипывает струны своей гитары. Наша худенькая, с белокурыми волосами норвежского типа, заплетенными в косички, с молочно белой кожей. Лиз захотелось закричать ей: «Беги! Это произойдет с минуты на минуту!» Увы, она не может. Во сне никогда не удается осмысленно крикнуть.

КАРМАННЫЙ ВОРИШКА ПУЧИН

Воздушные пузырьки кипели вокруг медного шлема, выстраиваясь в кислородный шарф, разрываемый течением. Лиз поднесла запястье с большим циферблатом глубинометра к фронтальному окошечку. Стрелка стояла на 30 метрах. Давление на этом уровне достигало 4 килограммов на квадратный сантиметр, а расход смеси превышал 80 литров в минуту. Девушка убедилась, что ничто не мешало продвижению воздуховода, и углубилась в сектор коридора, выходивший на платформу. Неподвижный косяк рыб закрывал выход из коридора подобно живой решетке. Они рассыпались, когда Лиз протянула руку, чтобы дотронуться до них, и некоторые ткнулись в ее живот и колени. Она пошла по платформе, стараясь не мутить ил подошвами галош. Станция купалась в зеленоватом свете, трепещущем от течения. Гало ламп, по странному феномену рефракции, казалось, уплотняло жидкую массу, придавая ей густоту желе.