Читаем Печальные тропики полностью

Не в этих ли краях, где мы плывем теперь, Колумб повстречал сирен? На самом деле он их увидел в конце первого путешествия, в Карибском море, а не перемещающимися вдоль амазонской дельты. «Три сирены, – рассказывает он, – вздымали тела над поверхностью океана, и хотя не были так прекрасны, как изображались на живописных полотнах, их круглые лица имели явное сходство с человеческими». У ламантинов круглая голова, на груди соски, и когда самки кормят грудью своих малышей, прижимают их лапами. Это сравнение не кажется удивительным для того времени, когда были готовы описать хлопчатник (и даже изобразить его) как дерево с овцами: дерево, на котором вместо плодов висят целые овцы, подвешенные за спину, и достаточно состригать с них шерсть.

Подобным же образом в четвертой книге о Пантагрюэле Рабле, основываясь, вероятно, на отчетах мореплавателей, прибывших из Америки, приводит первую пародию на то, что этнологи называют сегодня системой родства. Он в силу собственного воображения вышивает узоры на жидкой канве, поскольку маловразумительной кажется система родства, где старик может назвать внучку «мой отец». Во всех этих случаях мышлению XVI века недоставало элемента более существенного, чем знание: способности к научному анализу. Люди того времени еще не были способны воспринимать многообразие мира. И сегодня профан в области изящных искусств, знакомый лишь с отдельными внешними признаками итальянской живописи или негритянской скульптуры и не постигший всю многозначительную гармонию их форм, оказывается неспособным отличить подделку от подлинника Боттичелли или третьесортную поделку от статуэтки пахуин. Сирены и дерево с овцами – это нечто иное, и большее, чем просто объективные заблуждения: с точки зрения духовной, это скорее изъяны вкуса; недостаток интеллекта; несмотря на талант и утонченность, которые они проявляют в других сферах, эти люди абсолютно беспомощны в области научного познания. Это вовсе не порицание, скорее чувство глубокого почтения перед результатами, полученными вопреки этим недостаткам.

Тому, кто сегодня хочет написать свою «Молитву на акрополе» стоит выбрать палубу корабля, следующего к Америкам, а не акрополь Афины. Отныне мы откажем тебе в этом, анемичная богиня нашей древней ограниченной цивилизации! Вместе с теми героями – мореплавателями, исследователями и покорителями Нового Света, – которые пережили единственное (пока не случилось путешествия на Луну) полноценное приключение, доступное человечеству, я хотел бы причислить к уцелевшему арьергарду, который так жестоко поплатился за риск распахнуть двери: индейцев, чей пример вкупе с идеями Монтеня, Руссо, Вольтера, Дидро обогатил знания, полученные в школе. Гуроны, ирокезы, карибы, тупи – вам я воздаю должное!

Первые отсветы, замеченные Колумбом и принятые им за берег, были всего лишь морскими светлячками, которые заняты тем, что плодятся между заходом и восходом луны. До земли было еще далеко. Это ее очертания я сейчас угадываю, бессонной ночью стоя на палубе и высматривая Америку.

Вот он, Новый Свет. Его приближение чувствуется со вчерашнего дня, хотя разглядеть его пока не удается. Берег еще слишком далек, несмотря на то, что корабль постепенно поворачивает к югу, чтобы взять направление, которое, начиная с Кабу-Сан-Агостину-ду-Рио, останется параллельным линии побережья. В течение двух, а может, и трех дней мы будем идти к Америке этим курсом. Большие морские птицы предвещают скорый конец путешествия: крикливые фаэтоны, тираны буревестники, которые на лету заставляют глупышей ронять их добычу. Эти птицы не отваживаются удаляться от суши. Колумб знал об этом по собственному опыту, и потому, еще посреди океана, приветствовал их появление как свою победу. Что касается летучих рыб, отталкивающихся от воды ударом хвоста и парящих на раскрытых плавниках в брызгах серебряных искр над синей чашей моря, они за последние несколько дней встречались все реже. Новый Свет встречает мореплавателя запахами, совершенно не похожими на тот, что представлялся ему в Париже, рожденный в воображении созвучием, и которые трудно описать тому, кто их не вдыхал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наука: открытия и первооткрыватели

Не все ли равно, что думают другие?
Не все ли равно, что думают другие?

Эту книгу можно назвать своеобразным продолжением замечательной автобиографии «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!», выдержавшей огромное количество переизданий по всему миру.Знаменитый американский физик рассказывает, из каких составляющих складывались его отношение к работе и к жизни, необычайная работоспособность и исследовательский дух. Поразительно откровенны страницы, посвященные трагической истории его первой любви. Уже зная, что невеста обречена, Ричард Фейнман все же вступил с нею в брак вопреки всем протестам родных. Он и здесь остался верным своему принципу: «Не все ли равно, что думают другие?»Замечательное место в книге отведено расследованию причин трагической гибели космического челнока «Челленджер», в свое время потрясшей весь мир.

Ричард Филлипс Фейнман

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука