Печальный демон Голливуда

Жгучий стыд и ненависть до краев заполнили Настю. Аж слезы брызнули из глаз.

– Что вы, Настечка, не плачьте, – бросилась к ней Валентина, – они же все козлы, эти мужики! – Однако за сочувствием сквозила и радость: от того, что такая беда приключилась не с ней. И от унижения хозяйки – такой умной, богатой, стильной, деловой.

– Ох, Валя, что ж он за козел-то такой! – страдальчески проговорила обманутая жена и заплакала.

* * *

Арсений о своем позоре узнал, разумеется, в тот же день. Однако раньше Насти – утром. Пришла сухая эсэмэска от Петра Саркисова: «Зайди на сайт газеты «Икс-Икс-Пресс». Не предвидя ничего дурного, Челышев не спеша заглянул в Сеть, посмотрел почту, затем заглянул на сайт xxpress.ru – и… И чуть не умер от стыда.

А просмотрел фотки, прочитал текст – и едва не взорвался от ярости и на самого себя: «Безумец! Идиот! Сладострастник! Провели тебя на мякине! Господи! Да я школьником, студентом на такую туфту не покупался: помочь с рефератом, книжку подписать! Совсем на старости лет из ума выжил!» И на девку: «Сволочь! Проститутка! Подставщица!»

По интерьеру он узнал квартиру девчонки в Измайлове. «Какая мерзость! Наверняка знала о камере – и позировала. Шлюха! Гадина!» Он готов был голову оторвать этой Аленке (или как там ее по-настоящему зовут?). Бросился ей звонить – однако не тут-то было, телефон, естественно, оказался заблокирован. Метнулся было одеваться, нестись в Измайлово (адрес запомнил): объясняться, наезжать, избить, убить!.. Но потом подумал: «Наверняка этой твари нет дома. А будет – не откроет. Или, что скорее всего, она уже съехала из нехорошей квартиры».

Когда гнев, стыд и ненависть немного улеглись и к Челышеву вернулась способность соображать, он задумался: «Кто она? И почему на меня вдруг вышла? Ищущая славы журналистка? Но ведь она появилась в моей жизни еще до объявления кандидатов на «Оскар». А я тогда был, прямо скажем, никому не интересен. И потом: я ведь сам к ней подошел. И что ей надо от Николеньки? Или все произошедшее – случайность? И девушка просто, допустим, записывала всех – для собственного развлечения? Для какого-нибудь порнобизнеса? А потом возникла оказия продать меня – она и продала?»

Все время, пока Арсений знакомился с новостями печати, а потом осмыслял их, трезвонили оба телефона – и мобильный, и домашний. «А ведь звонков, пожалуй, сегодня больше, чем в тот день, когда меня на «Оскар» выдвинули, – горько думал он. – Шакалы, гиены. Ловят кайф от моего падения. Злорадствуют». Трубки он не брал – откликнулся только на звонок Саркисова.

– Ну, насладился? – спросил коллега угрюмо.

– Еще как.

– Что ж ты, бл…ь, совсем не умеешь своего дружка в штанах держать? – Арсений первый раз слышал от своего всегда выдержанного, аристократичного приятеля нецензурное слово.

– Тебе-то что за дело! – огрызнулся он.

– Да мне-то фиолетово, я не комиссия по нравственности, не партбюро и не твоя жена – ты ведь женат, да? Просто знаешь, как американцы на политкорректности свихнуты. И они эту историю, увидишь, раздуют! А шумиха на эту тему очень даже запросто может нам «Оскара» стоить!

– Перестань, Петя. И так тошно.

– Было б тошно – ты бы этот рвотный порошок в чужой постели не принимал. А подумал бы сначала.

Не дав себе труд выслушать его оправдания, Саркисов отбился, а раздосадованный, уязвленный в самое сердце Челышев засветил трубкой своего телефона в стену. Крак! Посыпались панельки, батарейка, отлетел корпус.

А когда он сорвал, наконец, злость на безвинном аппарате, стыд и ненависть отступили. Им овладели глубочайшая апатия и разочарование. От радостного подъема, который начался после оглашения оскаровских номинантов, не осталось следа.

Арсений бросился навзничь на тахту. «Как я теперь на улицу-то выходить буду? Знакомым в лицо смотреть? С Настенькой объясняться? А с сыном? Умереть, – обреченно подумал он, – и то, наверное, приятней, чем такой позор».

* * *

Подошли выходные, и в пятницу Настя решила скрыться от череды напастей на даче. Спрятаться, отлежаться, отоспаться. Тем более что и чувствовать себя стала плохо. Вялость какая-то подступала, тошнота, температура тридцать семь с копейками. Непонятно: то ли переутомилась, то ли перенервничала с пожаром, а потом со скотиной Челышевым. Да и погода не радовала. Зима снова выпала суровой, морозы стояли трескучие, ночью обещали до минус тридцати. Надо бы проверить, как собственные инженерные системы за городом работают. Не замерзла ли вода в водопроводе, не потух ли котел, не разморозился дом?

По поводу собственной дачи Анастасия Эдуардовна часто думала: сапожник без сапог. В самом деле, она для посторонних десятки загородных коттеджей возвела-перестроила. А у самой дом позорный, времен перестройки и всеобщего дефицита, из случайных материалов кое-как сляпанный. Все руки до него не доходили, главное, конечно, денег не было, чтобы тянуть еще и стройку. И смелости не хватало ввязаться в нее.