Печальный демон Голливуда

Дом в семье появился, когда погибли дед с бабкой. Госдачу, разумеется, после смерти номенклатурного деда тут же отобрали. Однако мать, Ирина Егоровна, привыкла лето проводить на природе, слушать птичек, дышать чистым воздухом. И она со свойственной ей энергией в конце восьмидесятых принялась решать вопрос. Прикупила участок в двадцати километрах (сейчас оказалось – понтовый район, Дмитровское направление). Начала всеми силами строить. Для возведения частной собственности время было самое неподходящее. Царил дефицит всего и вся. Ни кирпичей, ни стекла, ни вагонки, ни гвоздей. Правдами-неправдами Ирина Егоровна урывала фонды, скупала у несунов украденное на стройках народного хозяйства, находила мастеров. Самолично в лес выезжала, руководила порубкой елей и последующей распилкой их на доски – которые пошли в итоге на обшивку дома и на лестницу.

Пыталась она и дочку, и зятя к дачной деятельности привлечь. Однако у Насти была мощная отмазка: сначала беременность, потом Николенька маленький. А на Эжена вообще где сядешь, там и слезешь. Он хозяйственные хлопоты терпеть не мог, к тому же вечно мотался в загранкомандировки. В итоге мать почти все построила сама: нанимала и жучила строителей, экскаваторы и краны за бутылку пригоняла, стройматериалы лично на «МАЗах» доставляла. И дом получился, по меркам распадавшегося социализма, на загляденье. А по нынешним стандартам – ужас.

Зато столько с ним связано! Настя там с маленьким Николенькой всегда лето проводила. Они туда порой с Сенечкой сбегали – когда тот вернулся из лагеря и они во второй раз сошлись. Именно там они свой медовый месяц провели, ни денег, ни возможностей поехать куда-либо не было. Женились двадцать пятого декабря, в последний день СССР. И просидели втроем с маленьким Ником на даче все Новогодье – самый перелом эпох, шел январь девяносто второго. Вернулись уже в другую Москву, где на прилавках начали появляться товары, хлеб стал вдруг стоить восемнадцать рублей, а от «Детского мира» до Большого театра стояла шеренга людей: продавали с рук все: от китайских пуховиков до аспирина и сухого молока из западной гуманитарной помощи.

Казалось бы, тяжелейшие времена! А вспоминаются тепло. Плохое забылось. И трудности тоже. Зато они были молодые. А Николенька маленький, и нуждался в ней, и любил ее больше всех на свете. И Арсений любил ее – так что искры от соприкосновения сыпались и они еле могли дождаться, когда сына уложат. (А теперь, вишь, Сеньку на молоденьких потянуло, бес в ребро, седой кобель!) И мама, Ирина Егоровна, тогда была молодая и крепкая духом после того, как они с Сеней ее от рака спасли. А внезапно нагрянувший капитализм манил обманками: все умелые и разворотливые, уверял, скоро разбогатеют…

Предаваясь воспоминаниям, Настя доехала до дачи. Оставила свой «Лексус» во дворе. И впрямь все здесь, на ее участке, стало до ужаса старым. Яблони давно пора обрезать. Ель (они двадцать лет назад посадили ее вдвоем с маленьким сыном, чтоб к Новому году наряжать) разрослась, ветвями в окна тычется. А в доме – все с бору по сосенке. Входные двери некогда были украдены матерью на стройке за пару боттлов. Облезлая, щелястая лестница скрипит под ногами. В окна задувают ледяные струйки морозного воздуха. «Нет, надо взяться и привести дом в порядок, – в который раз пообещала себе Настя. – А точнее, снести его вместе со всей ностальгией и построить новый, современный».

На даче ей стало легче. Чистый воздух омыл легкие. Груз проблем и горестей: пожар, безденежье, позорная измена Челышева – перестал давить на плечи, словно съежился. Даже тошнить вроде перестало и головокружение прошло. Однако сильнейшая слабость оставалась.

Анастасия Эдуардовна вошла в дом. Слава Богу, внутри тепло и сухо. Водопровод не промерз, и котел исправно фырчал, включаясь в нужное время.

В холодильнике нашлись морковка, яблоко, майонез. Преодолевая чудовищную усталость и безразличие, она сделала себе салатик на скорую руку. Подумала: может, поможет пара глотков алкоголя? Плеснула себе вискаря из давно откупоренной бутылки. Выпила – и сразу ею овладела такая сонливость, что Настя поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж, машинально разделась и провалилась в легкий дачный сон без сновидений.

* * *

Пробуждение – второй раз на неделе! – оказалось ужасным. Настя проснулась от холода. И еще – от посвиста ветра.

Глянула на часы: восемь утра. За окном чернота ночи нехотя превращалась в синеву. И похолодало страшно. Неужели погас-таки котел?

Настя вылезла из-под одеяла на холод, накинула халат. Ледяным сквозняком ощутимо тянуло снизу.