Печальный Лорд

— У меня больше шансов, чем у тебя, — сказал Эммаркот.

— Это почему? — спросил Уго.

— Потому что я занимался спортивным фехтованием, — ответил Эммаркот, затянувшись и выпустив дым. — Потом, правда, бросил, но кое-какими приёмами владею.

— Научишь меня?

Эммаркот хмыкнул.

— Пойди в фехтовальный клуб и попроси дать тебе парочку уроков.

Голова Уго сползла с его колен, прищуренные, обкуренные глаза злобно уставились на Эммаркота.

— Вот как… Значит, не хочешь мне помочь?

— С какой стати я должен? — холодно ответил Эммаркот.

— Тогда я скажу, что это было твоей затеей!

Эммаркот устало откинул голову на спинку дивана.

— Какая теперь разница…

Теперь было всё равно. Он сбросил три звонка от отца и два — от старшего брата. Они искали его — видимо, уже получили вызов. Эммаркот представил себе их лица, и ему стало холодно и тоскливо. Дурь не цепляла его, не спасала от этой ужасной какофонии. А Диердлинг, с которым Даллен водил дружбу, ничего — хорошенький. Чудесные волосы, стройные бёдра, ротик — бутон. Было бы славно покувыркаться с ним на простынях. Если он выйдет живым из этой передряги, он обязательно подкатит к нему с предложением замутить интрижку.

— Будь ты проклят, трижды проклят, — психовал Уго.

Непонятно было, кого он проклинал: он выкрикивал это куда-то в пространство, насквозь прокуренное дымом от дури. Полутёмная комнатка, в которой они курили, была мрачной и не очень чистой, но им было плевать. На полу был пепел, крошки, окурки. Макрехтайна стошнило прямо на пол, а Эммаркот только ухмыльнулся. Дверь вдруг открылась, и на пороге возникла подтянутая фигура в чистеньком тёмно-синем мундире с золотыми галунами, белых брюках и сверкающих сапогах. Эммаркот уставился на неё в недоумении: откуда она здесь взялась? В подобных заведениях военных не бывает. А фигура сказала голосом его старшего брата:

— Так и думал, что найду тебя в этом притоне. Поехали домой, нам с господином генералом нужно с тобой поговорить.

Эммаркот взял и засмеялся в ответ. Ну и дурацкий же был у него смех! Майор Эммаркот, его старший брат Бирген, который когда-то в детстве качал его на качелях, процедил с холодным презрением в голосе:

— Смотреть на тебя противно.

Его чистые, блестящие сапоги прошли по грязному полу комнатки, наступая на крошки и окурки, железная рука ухватила Эммаркота за шиворот и подняла на ноги.

— А ну, пошли! Это приказ господина генерала.

Да, если генерал Эммаркот, десять лет как вдовец, отдавал приказ, никто не смел его ослушаться, даже его сыновья — особенно сыновья. Они обращались к нему «господин генерал». Старший брат, красивый молодой офицер, белокурый, синеглазый и коротко подстриженный, взял непутёвого младшего брата за шкирку и втолкнул во флаер, и обкуренные мозги Эммаркота поняли, что страшный час близок — почти настал. Из его глаз хлынули слёзы, но Бирген только поморщился и повторил:

— Смотреть противно.

Всю дорогу Эммаркот то рыдал, то смеялся. Задыхаясь, он сказал:

— А помнишь, как ты меня на качелях…

Да, тогда Биргену было ещё не противно смотреть на маленького Крэя — в детстве, когда они играли во дворе. Биргену было двенадцать, Крэю — три. Крэй упал и ушиб коленку, и Бирген унёс его в дом на руках. А сейчас Крэй, пьяный и обкуренный, корчился в истерике на сиденье флаера, а старший брат смотрел на него с нескрываемым презрением и жалостью…

Вот и их дом — дом, в котором они оба родились. Крыльцо с мраморными статуями, мокрое от дождя, а в высоких окнах — свет. Гостиная встретила Эммаркота молчанием, и он, повинуясь руке брата, поплёлся по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке, пока не увидел блестящие сапоги генерала Эммаркота.

Его родитель сидел в кресле, положив ногу на ногу и подпирая высокий лоб рукой, как будто страдал от головной боли, и кожа под его пальцами собралась в складки; свет от камина играл бликами на его тщательно выбритой голове, украшенной большим беловатым крестообразным шрамом. Сколько Крэй Эммаркот себя помнил, голова генерала всегда была бритая, и на ней всегда был этот шрам, который генерал не желал прятать под волосами, а как будто нарочно выставлял его напоказ: для него это, видимо, было что-то наподобие боевой награды. Другая рука генерала Эммаркота лежала на прозрачном листке с каким-то текстом и радужно переливающейся голографической печатью. Эммаркот догадался, что это было. Это был он, вызов.

— Он снова был там?

— Да, господин генерал. Я нашёл его в том притоне в компании его дружка.

— Позор…

Да, это был позор для семьи, из поколения в поколение отличавшейся безупречной репутацией, для этой династии военных, никогда не маравших своей чести ничем низким и преступным. Он был паршивой овцой, мутантом, выродком. Листок с радужной печатью лёг перед ним.

— Читай, — приказал суровый голос генерала Эммаркота.

Он читал, но ничего не мог понять: буквы путались, строчки искажались, слова не складывались во фразы. «Оскорбление», «невозможно разрешить иным способом», «тяжкое деяние», «явиться в девять часов». И подпись: «З. М. А. Райвенн».

— Что ты можешь сказать обо всём этом?