Печать Бездны. Часть 2

   Для расшифровки такого крепкого орешка, как мессир Ридль, требовался носитель языка Ларона. Более того, изрядный носитель, знакомый не только с классической прозой, но и поэзией белых эльфов. Иначе, если на удачу отловить какого-нибудь молокососа из новой знати, что роилась подле нынешнего императорского трона, можно было навлечь на себя только лишние неприятности и больше ничего существенного. Такой юнец, даже зная принцип кода, не сможет раздобыть нужную информацию, поскольку продраться через аллегорические дебри и штабеля архаических клише и штампов, эпитетов двойного смысла и метафор с подтекстом будет просто выше его сил. Глубина коварства белых эльфов становилась очевидна с того момента, как раскрывалась первая страница какого-нибудь тайного послания, сохранившегося после Войны Кинжалов. Добытчика такого документа встречал обычный текст и больше ничего! Ни одна деталь не указывала на то, что послание было необычным. В отличие от сеньора Э'Нигмы, где в глаза даже не очень опытному шпиону сразу бросятся столбцы из различных знаков и закорючек - код налицо, не правда ли?

   Надо сказать, что даже столь достойному потомку дома Даэран пришлось при расшифровке не раз и не два поминать создателя мессира Ридля добрым словом, в бешенстве и бессилии перед очередным изящным бастионом древней словесности ломая кончик пера или дырявя пергамент, а иногда и вышвыривая в окно бумажный комок черновика, что становился бесполезен из-за ошибки в цепочке где-нибудь пятью абзацами выше. Бывало, конечно, и похуже: не несколько абзацев, а весь недельный труд летел в Бездну, - тогда и ни в чем не повинная чернильница могла отправиться прямиком в стену и разлететься вдребезги, скажем, над головой неудачно побеспокоившего чародея практиканта из академии. Зойту доводилось читать там несколько лекций по истории развития традиций боевой магии, а также по ее же прикладным дисциплинам. Кстати, именно по ним он курировал нескольких бакалавров, готовившихся будущей осенью защищать титул магистра. Иными словами, еще было кому принести новую чернильницу и увернуться от очередного яростного приступа неконтролируемого телекинеза, охладив тем самым пыл достойного мэтра...

   Меж тем, труды чародея не пропали бы даром в любом случае. Он оставался уверен в положительной рецензии бургомистра Берса. Более того, рассчитывал на рекомендацию к представлению сего труда на рассмотрение коллегией и добавления в форпатское собрание хрестоматий. Но, даже если бы всего этого не случилось, Зойт раскопал достаточно хотя бы лично для себя, чтобы считать все содеянное стоящим потраченных сил и времени.

   Верный его друг и коллега, чернокнижник Даэмас, что обретался в Шаргарде, оказался прав, когда говорил, что изначально каждый маг удовлетворяет исключительно свое личное любопытство, а уже затем отдает часть своих изысканий миру. Как своеобразную контрибуцию за рождение, кров, пищу и немного родительской ласки, что скрасила детские годы до того, как шагнуть за границы обыденно мироощущения и уже измениться безвозвратно, неотвратимо и навсегда.

   Фениксы и драконы родились из соединения знаний, почерпнутых в Красных Башнях, и расшифровки ларонийских текстов. Стихия Огня всегда покровительствовала неординарным личностям, революционерам с "пламенным" сердцем и так далее. Что уж говорить о магических трудах белых эльфов? Они особо почитали стихию Воздуха в ее буйной ипостаси свободного и неукротимого ветра, что раздувал всякий раз заново пламя истории, щедро посылая в мир своих наперсников, не скупясь и всегда зачерпывая их целыми пригоршнями.

   Пассионарии. Термин, который ларонийские тетрархи давно заимствовали у ран'дьянских брахманов. Те, в свою очередь, прихватили это словечко из людского языка, не подозревая, что, в самом начале переселения восьми народов на Материк, люди, с присущей им наглостью, стащили прадеда этого слова из языка коренных жителей вместе с кипой той лексики, которая так полюбились магам орденов стихий своими непривычными щелкающими и шипящими окончаниями, а также обилием букв из самого конца алфавита. Как бы посмеялись Творцы, видя это историческое действо, которое укладывалось в народное выражение "вор у вора дубинку украл", ведь все участники и не подозревали, как тихо приворовывали то, что и так черпали из одного общего котла, просто с разных его краев.

   Зойт нашел это слово очень удачным термином для более универсального подхода к анализу пророчества, где говорилось о Восставших. Не во всем, правда, эти слова совпадали, но, в целом, походило на то, что акцент исследования можно было заострить именно на определении меры пассионарности участников пророчества. Только предполагаемых, разумеется, но ключевых фигурах, которые чрезмерная и подозрительная "застенчивость" тех, кто писал и предостерегал в хрониках, не давала возможности опознать достаточно ясно.