Печать дьявола (СИ)

-- Ты намекаешь, что её прирезали я или Мормо? -- Нергал тоже встал и теперь в упор посмотрел на Риммона.

Сиррах с наслаждением выпил, поставил стакан на стол и гаерски упёр руки в бока

-- Ну, да, -- кивнул он, -- что если она почувствовала призвание быть монахиней и отказалась быть алтарём на ваших шабашах?

Все, кроме ничего не понявшего Ригеля и сумрачного Хамала, прыснули в кулак или откровенно расхохотались. Усмехнулся и Нергал. Обвинение выглядело столь смехотворно, что глупо было и заводиться. В глазах же Риммона читались откровенная издёвка. Сиррах никогда не боялся Нергала, а после вчерашнего хотел только одного -- по возможности, никогда не видеть этого ублюдка. Однако в этом убийстве Риммон Фенрица всерьёз почему-то не подозревал. Может быть, потому, что вообще не хотел никого подозревать. Кто бы это не сделал -- он отпустил бы этот грех любому. Пропади она пропадом, мерзавка, чуть не угробила его.

-- Как раз отказывать-то покойница и не умела, -- беззлобно заметил Нергал. -- Но от нас она ушла живой и невредимой. Ножей в бок ей никто не совал.

Его слова неожиданно подтвердились, причём тут весьма сложно было предполагать сговор.

-- Это правда. Я видел её утром с балкона. Она куда-то шла со служанкой. -- Морис де Невер повернулся к Ригелю. -- Я ещё сказал тебе об этом, помнишь?

Эммануэль кивнул. Когда он утром пришёл к Неверу, тот ещё спал тревожным и зыбким сном, но почти бесшумных шагов Ригеля хватило, чтобы разбудить его. Морис даже не подумал поделиться с другом подробностями ночного визита Эрны, но приказал сервировать завтрак на балконе, надеясь, что прохладный воздух освежит его. Тогда-то они и видели убитую -- живой и невредимой. Морис вспомнил, что как раз за завтраком он вдруг ощутил, что его самочувствие и вправду вдруг резко улучшилось, словно с души сняли вязкую и липкую паутину, просветлело в глазах, захотелось музыки в ликующем мажоре. Он даже замурлыкал что-то из любимого им Гуно. И вообще, день прошёл просто прекрасно.

Невер ничуть не сожалел о смерти Лили и даже не трудился скрывать это. Впрочем, почти на всех лицах лежала печать такого же бесстрастного недоумения. Скорби никто, кроме Августа Мормо, не проявил.

-- Это ужасно. Не говоря уже о прямом, понесённом нами с Фенрицем, ущербе... Она была самой лучшей чёрной жрицей, из всех, кого я знал, -- Мормо был расстроен всерьёз.

-- Да, это ужасно, так осквернить ваш алтарь, господа, -- Риммон даже не пытался скрыть сарказма.

-- Любой посторонний был бы замечен в нашем крыле замка, -- задумчиво произнёс Митгарт.

-- Её распутство было онтологического, оргиастического и, скажу даже больше, сакрального свойства. Казалось, восстала сама великая Астарта, -- продолжал сокрушаться Мормо, но, чем больше он изливал свою скорбь, тем большее отвращение читалось на лицах его сокурсников.

-- Да уж, lassata viris nesdum satiata recessit ... -- пробормотал Хамал.

Эммануэль поморщился. Остальные, по счастью, просто не поняли наглый комментарий Гиллеля.

-- Хамал, не отвлекайтесь! Где были вы в эту ночь и утро? -- Митгарт был методичен и рассудителен.

Тот, в эту минуты наливавший себе бокал вина, одарил Бенедикта взглядом желчным и циничным.

-- Я -- у себя. Я вообще её не видел с последней лекции в субботу, сиречь, с часа дня! -- черты Хамала презрительно исказились, и он гадливо добавил, -- и я полагаю, что вы, дорогой Бенедикт, имели счастье видеть её в куда более поздние часы.

Митгарт не оспорил это суждение, но вызова в нём не увидел и перчатки не поднял.

-- Генрих? -- Бенедикт с удовольствием вспомнил вчерашнюю ночь, лицо и позу Виллигута и гадливо улыбнулся.

Виллигута, однако, ни взгляд, ни вопрос не обескуражили, он спокойно посмотрел на Бенедикта.

-- Сегодня воскресение. Проснулся я около полудня. Читал в постели Лукиана. Позавтракал. В третьем часу встретился с Фенрицем и, пока не подняли шум вокруг трупа, был с ним, -- сказав это, он почему-то покраснел.

-- Да, -- Фенриц кивнул. -- Кстати, если у кого-то столь много любопытства, может, он и сам соизволит сказать, где был в это время? А, Бенедикт?

-- Проснулся. Гулял с сестрой, потом завтракал. С половины второго читал мисс Патолс стихи Ронсара в Северной галерее. Потом прибежала мисс Сибил и рассказала нам об убийстве. Весь вопрос в том, когда её убили? -- упорно возвращался к теме Митгарт.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Сибил, за ней белела головка Эстель. Обе они слегка запыхались. Ригель затаил дыхание. Риммон встал.

Сибил первой отдышалась и проронила:

-- Отец Бриссар говорит, что у Лили из раны не вытекло ни капли крови, и края пореза не разошлись.

Несколько секунд было тихо, потом грянул хор голосов.

-- Как это? -- Нергал, Риммон и Невер проговорили это в унисон.

-- Этого не может быть, -- Митгарт был всерьёз ошарашен.

-- Может. -- Задумчиво откомментировал Хамал. -- Это значит, что нож был вонзён уже в мёртвое тело. -- Глаза Гиллеля были теперь полусонными и томными, как у женщины, и напоминали яхонты, -- однако crimen exeptum . Кто бы мог подумать...