Печать Джа

Начался он с немой паузы, когда пальцы баронессы открыли крышку металлической коробки, а потом долго перебирали разноцветные купюры. Бабура, как зачарованный следил за плавными движениями аристократки, я же любовался выражением лица Гаскинса. Шантру подери, оно того стоило… Сто тысяч гребанных кредитов, чтобы увидеть, как вытянется физиономия гвардии-капитана в отставке. Что, выкусил?!

— Ничего не понимаю, — баронесса больше всего походила на растерянную девчонку: хлопающую ресницами и растерянно переводящую взгляд. — Как он мог? Пожилой слуга с солидной репутацией, с рекомендательными письмами и… и пасть так низко, — пальцы с отвращением захлопнули крышку.

— Я бы не сказал, что мелко, — возразил Бабура, — без малого сто тыщ. Старик явно знал свое дело.

Баронесса словно не услышала сказанного, продолжив повторять:

— Создала все условия… Выделила целый флигель, помогла с переездом, относилась как… как… Слова плохого не сказала, не попрекнула ни разу. Гаскинс, почему?

— Сам удивлен, ваша светлость. С виду профессиональный служащий, учтивый и воспитанный, и вдруг такая подлость.

— Да потому что люди — не печенье, чтобы по внешнему виду судить, — не выдержал я царящей вокруг глупости. Ну надо же какая беда приключилась, обманули доверие. Как будто в первый раз… И главное расстраиваются столь искренне, что у самого на душе лепард скребется.

— Сигма, ты уверен, что именно Дрэксон украл эти деньги? — глаза баронессы с надеждой воззрились на меня. — Может ты что-то напутал? Может он откладывал заработанное на дожитие?

— Ваша светлость, а вы книжечку записную полистайте. Там все четко расписано: в какой день, какую сумму. Старый хрен был настолько уверен в собственной безнаказанности, что даже текст не шифровал.

— Столько лет служить… Нет, я не могу в это поверить, он не мог.

— По вопросам веры — это к церковникам. Я лишь констатирую имеющиеся факты… Баронесса, мы пойдем, парням еще флигель обустраивать нужно.

— Погоди, — остановила девушка и протянула коробку, — возьми.

— Всю? — не поверил я собственным глазам.

За спиной девушки дрогнул верный Гаскинс. Нагнулся и громко зашептал:

— Ваша светлость, хочу напомнить о покупке химикалиев. И необходимо заплатить за прошлую поставку… ждать не любят.

Рука баронессы дрогнула.

— Хорошо. Сколько здесь, сто тысяч?

— Девяносто шесть, — уточнил я.

— По закону пятая часть средств, возвращенных в казну, полагается в качестве награды. И таковой будет ваша доля.

Гаскинс попытался возразить, но баронесса не слушала. Она позволила отсчитать двадцать тысяч, а после с благодарностью вручила.

Бабура, рассовав купюры по карманам, вышел первым. Меня же задержали у самого порога.

— Вы удивили меня, братец, — взгляд баронессы был долгим и внимательным, словно девушка очнулась от долгого забытья, впервые заметив, что рядом есть ещё кто-то кроме Гаскинса. — Может раньше вы были мошенником и совершали много недостойных поступков, но сейчас… вы поступили очень благородно. Спасибо!

— Да ладно, чего там… подумаешь деньги.

— А я не за деньги благодарю.

Ледяные девичьи пальцы коснулись моей руки, и я вздрогнул. Нет, не от холода — просто не ожидал подобных нежностей от баронессы. Сама подошла, сжала ладонь… Длилось прикосновение всего лишь мгновенье, но странное дело — даже спустя час я чувствовал на коже легкое, едва ощутимое покалывание.

Доставшиеся в награду деньги разделили тем же вечером. Нагулявшийся вдоволь и получивший причитающуюся долю Рогги, ворчать меньше не стал.

— Могли бы иметь в пять раз больше, — заявил он, пряча деньги за пояс.

— А могли бы вообще ничего не получить, — возразил Бабура. — Сидели бы сейчас в таверне и пропивали последнее. Судьба жадных не любит: особенно тех, кто разевает рот на чужой кусок пирога.

— Я всё слушаю и ни как в толк взять не могу. Может у тебя в роду церковники были? Михайло, ты прямо скажи… Нет? Тогда откуда взялась страсть к проповедям о судьбе-судьбинушке и грозных богах, что непременно накажут? Ты лучше Танцору сказки на ночь рассказывай, он парень молодой, послушает с удовольствием. А я вдоволь успел нагорбатиться, чтобы каждой монетке цену знать.

— Чужой монете, — тут же не преминул добавить Бабура.

— Я эти деньги не крал!

— Если присвоил ворованное — то считай, тоже самое, что и украл.

— Если бы я не открыл книгу, и не вник в записи, никто бы про эти деньги не узнал.

— Значит так было угодно богам.

— Причем здесь боги? Я!!! Я нашел эти деньги, понимаешь! Если бы не залез под шкаф и не отыскал книгу…

— А если бы баронесса не впустила во флигель?

— Какой же ты б. ть, душный! — не выдержав, закричал Рогги. Выбежал на улицу, но спустя пару секунд вернулся, чтобы вновь проорать: — гребаный проповедник!

И уже тогда от души хлопнул дверью.

Они продолжали ругаться два дня и только на третий буря стихла. Рогги окончательно смирился с финансовыми потерями, лишь изредка вспоминая про тот случай.

Зычник так и вовсе про него забыл, стоило увидеть свою долю. На следующий же день он щеголял в обнове — высоких ботинках на модной нынче шнуровке.