Печать фараона

- Ну, как? Покручинилась, поплакала, да и вышла замуж, наверное. Подыскали ей жениха и выдали. Тогда ведь дети отцу с матерью не перечили, не то что сейчас. Наши пару себе сами выбирают, женятся по любви! Куда только потом эта любовь-то их девается? Если бы мы с Ваней Настюшке мужа выбирали, уж за Кольку нипочем бы не отдали.

Она горестно вздохнула, нахмурилась. Судьба дочери беспокоила ее куда больше, чем забытая история золотошвейки.

Сыщик придвинул к себе лоскут с невзрачным рисунком.

- Чего ж он такой… простой? И основа на шелк совсем не похожа.

- Да, странно, - согласилась Хлебина. - Видимо, смысл вышивки не в красоте природы, а в содержании: она рассказывает, а не показывает. Напоминает! А что основа не шелковая? Так ведь шелк разлезся, истлел от времени. Мать новую вышивку сделала, - копию старой, - и берегла ее как зеницу ока. Вы копию в руках держите. Она ее мне показывала, девчонкам… Яне и Насте, другим тоже.

- Разрешите, я возьму это с собой? - неожиданно спросил Всеслав. - Хромов, муж Яны, будет рад.

Просьба прозвучала неубедительно, но Федотья Хлебина не заподозрила притворства.

- Берите. Чего уж там? У меня от матери много всего осталось, не обеднею.

- Спасибо.

Сыщик аккуратно свернул вышивку и спрятал ее во внутренний карман куртки. Ему вдруг захотелось пойти и посмотреть на знаменитое дерево. Федотья удивилась.

- Любопытный вы человек. Зима ведь, обрыв снегом замело, скользко там! Летом приезжайте. Эка невидаль, Кудеярово дерево!

- Нет, вы мне подскажите, как до него добраться. Хоть издали погляжу.

- Тогда вам в Рыбное ехать надо, там у любого спросите, каждый мальчишка дорогу покажет.

Федотья надела овчинный тулупчик, валенки, вышла проводить гостя до калитки. Пес гремел цепью, надрывно лаял. Темное небо, полное снежных туч, нависло над голым, белым от инея садом, над черными верхушками елей у катка. Оттуда перестали доноситься звуки духового оркестра.

- Погода портится, - сказала женщина. - Метель будет.

Сыщик посмотрел на часы - до темноты он должен успеть в Рыбное. Не тащиться же сюда второй раз? Зачем ему старое дерево на обрывистом берегу Волги, он не знал, но привык доверять своему чутью. Следует прислушиваться к себе, - сказала бы Ева. В данном случае Смирнов был с ней согласен.

- Эй! - крикнула ему вдогонку Хлебина. - А наследство? Вы же хотели…

Порыв ветра унес ее слова в противоположную сторону.

Всеслав, не оглядываясь, махнул рукой, мол, все и так ясно.

Через полчаса сыщик сидел в автобусе, который вез нескольких пассажиров в Рыбное. Шел снег. За окнами автобуса пробегали в молочно-серой мути одноэтажные дома, сады, потянулось редколесье.

- В гости к кому-нибудь едете или так… отдохнуть от суеты? - покосился на Смирнова попутчик - маленький мужичок, обросший недельной седой щетиной, в потертой куртке и брюках, заправленных в сапоги.

По дороге этот сморщенный, до черноты пропитанный самосадом деревенский житель объяснил Смирнову, как пройти к Кудеярову дереву. Мужичок оказался бывшим работником сельского клуба, он обрадовался, что есть с кем поговорить, и охотно травил местные байки про чудо-ясень.

- Сказывают, будто первое дерево на том месте посадил сам царевич-невидимка. От обиды великой на своего брата взял он себе имя - Кудеяр, подался в разбойники и привел на Москву крымского хана.

- Царевич-невидимка? - удивился Всеслав. - Не слышал о таком.

- Как же? Об нем потому никто и не знает, что невидимка! Мне один ученый человек про то поведал, из столицы. Будто бы у Ивана Грозного был брат, который восстал из мертвых и заявил свои права на царство, и что тот брат преследовал государя Ивана Васильевича как самый ужасный кошмар! Пошла среди народа молва, что прятался невидимка в заброшенных каменоломнях. Ученый нарочно приезжал на то место, дерево разглядывал, по кручам лазал.

- Как звали ученого, не помните?

Мужичок почесал седой затылок, кашлянул.

- Точно не скажу… склероз у меня начал развиваться: шум в голове появился, память ухудшилась. Беда!

- Существует поверье, будто давным-давно под тем деревом молодая крестьянка-золотошвейка подобрала умирающего поляка, - запустил пробный шар Смирнов. - Вам что-то о них известно?

Бывший клубный работник уставился на сыщика, как на диво дивное, помолчал, поскреб колючий подбородок.

- Нет… ничего. Золотошвейка? Нет. В Старице вроде были мастерские по золотому шитью, славились, да пришли в упадок. Боярыню, которая ими руководила, то ли сослали, то ли казнили… я читал, но забыл.

И он пустился в долгое, подробное описание своей болезни. Смирнова спасло прибытие в деревеньку Рыбное. Автобус остановился возле двух старых берез, выпустил в снеговую муть притомившихся, разомлевших в тепле пассажиров. Ветер продувал насквозь, бросал в лицо пригоршни снежных хлопьев.

- Во-о-он туда иди, мил человек, - показал крючковатым пальцем мужичок, весь съежился от стужи, натянул поглубже шапку-ушанку, спрятал руки в толстые вязаные варежки и зашагал прочь.