Печать Равновесия (СИ)

– А с чего ты взял, что я пытаюсь убежать? Раз все эти двери не запираются, значит, я имею право выходить. Верно?

– В коридор. И на балкон. Дальше – нет.

– Я похож на психа, который станет бросаться с этого балкона? Там вообще что-нибудь есть, за этими облаками?

Сокол молчал. Видимо, с него взяли обещание молчать о некоторых вещах. Ответить неправду он физически не мог, но не отвечать имел полное право. Да и вступать в какие бы то ни было споры со змеелюдом, который за полчаса работы языком мог убедить кого угодно в том, что черное – это белое, а синее – оранжевое, Сокол наверняка не испытывал ни малейшего желания.

– Значит, тебя призвали в Кондракар из-за меня? Из какого ты мира?

– Ты не узнал меня?

А должен был? Большую часть жизни Седрик провел в Меридиане, где не то, что птицеоборотней, обычных-то птиц не водилось. Но большая часть – это еще не вся жизнь.

– Не может быть! – пробормотал Седрик.

– Что?! – крик сорвался на яростный клекот. Худшего оскорбления, чем подозрение в обмане, для Сокола и не придумаешь. Повернув голову, собеседник продемонстрировал отвратительный шрам на шее чуть ниже уха. – Теперь вспоминаешь, змееныш?!

Седрик вздрогнул и отступил в глубину коридора.

Над каменистой пустыней безжалостно горело огромное ярко-оранжевое солнце, раскаляющее песок и камни так, что к ним не хотелось прикасаться. Но худощавая гибкая молодая женщина с растрепанными черными, как смоль, волосами шла по этим камням и песку босиком, ничем не показывая неудобства. Ее одеяние вообще абсолютно не годилось ни для прогулок по пустыне, ни для лазания по каменным катакомбам: узкое, с длинным шлейфом, который приходилось тащить, перекинув через руку, чтобы не цеплялся за камни и колючки, явно вечернее платье из черной с серебром парчи – но эта женщина не привыкла жаловаться.

– Давай быстрее, – обернувшись, она протягивает тонкую руку с серебряным браслетом в виде спиралью свернувшейся змейки и помогает перелезть каменную насыпь мальчику лет трех с красивым, но слегка девчачьим лицом и вечно падающими на это лицо русыми волосами до плеч, небрежно перехваченными сзади кожаной полоской. – Осталось недалеко, но по открытому пространству, если не успеем его пересечь до того, как нас догонят – шансов спастись практически не останется.

Она говорит это совершенно спокойно, без тени страха. Ламии не боятся смерти. Но, тем не менее, хотят жить. Неужели она совершенно не боится этих крылатых чудовищ с неба?

– Ну же, Седрик, не спи! Если успеем – им уже не остановить нас, идем!

– Лайма, мне страшно. Открытое пространство – им так легко напасть с неба…

– Именно поэтому надо торопиться! Бояться будешь, когда он появятся, ясно? В погоню не могли послать больше одного, у Соколов дурацкие правила чести: если я одна, то и он будет один… О тебе они либо не знают, либо не принимают ребенка в расчет. Разумеется, это не значит, будто тебя не убьют, если поймают. Седрик! – Лайма обернулась и вложила в руку мальчика серебряный кинжал. – Возможно, тебе придется заканчивать путь в одиночку. Я подробно объяснила, где находится Круг, если нас атакуют…

Он кивнул. Конечно, в клане Змеи не были в чести такие благородные вещи, как самопожертвование, более того, если бы у Лаймы было больше шансов спастись, бросив его, она сделала бы это, не задумываясь, но понимала, что ребенку не задержать Сокола даже на несколько лишних мгновений.

Круг – это точка, в которой этот мир пересекается с каким-то другим, где наиболее слаба межпространственная стена. Правда, что ждало их там, за Кругом не знали ни Седрик, ни Лайма. По ту сторону могли мирно порхать бабочки, а могла поджидать стая голодных луперов… Но хуже, чем Соколы ни в одном из миров напасти не существовало, поэтому и терять было нечего. В этом мире змеелюды проиграли – окончательно и бесповоротно, вряд ли вообще кто-то, кроме них двоих, остался еще в живых…

Впереди уже показались островки серых скал, когда тень от огромных крыльев на мгновение закрыла солнце.

– Беги! – Лайма яростно толкнула мальчика в спину – так, что он едва удержался на ногах – и, резко развернувшись, встретила удар. Сверкнувший на солнце меч, не причинив особого вреда, с отвратительным скрежетом скользнул по серебристо-черной чешуе.

Добежав до камней, Седрик обернулся. Раньше ему не приходилось видеть Соколов, а для многих его сородичей это зрелище становилось последним, так что описать птицеоборотней в деталях мало кто мог. Крылатое существо почти во всем напоминало человека – во всяком случае, человеческих черт было куда больше, чем у превратившейся в изящную черную змейку Лаймы. Если бы не эти крылья…Хотя, приглядевшись, мальчик понял, что у птицеоборотня совершенно нечеловеческие глаза – сплошная чернота под мутной пленкой третьего века без белков и зрачков.