Печать Цезаря

— Выслушай, — сказал я ей, — и ничего не бойся. Я никогда не спрошу у тебя, кто ты и откуда. Я признаю, что ты храбрая женщина, и чувствую это по ране, полученной мной в плечо. Я думаю, что у тебя существуют причины скрываться, так как ты приехала по никому не известным лесным тропинкам и закрывала своё лицо. Мы сохраним твою тайну, какая бы она не была. Мне кажется, ты отправляешься по направлению к югу, мы отправляемся туда же и перевезём тебя на том самом судне, которое ты хотела взять. Лучших провожатых ты не найдёшь, и все мы трое, твои бывшие враги, мои всадники и я, готовы, если нужно, пожертвовать собой для тебя... Я прошу тебя только отдохнуть несколько дней у меня в деревне. Там ты будешь окружена уважением, подобающим твоей храбрости и твоему благородству, так как я вижу очень хорошо, что ты не простого происхождения... Успокойся, умоляю тебя! Я не враг твой, и ты не пленница моя, а почётная гостья. Когда ты восстановишь свои силы, ты свободно можешь отправляться, куда тебе угодно.

Я боялся, что получу отказ, и голос мой принимал оттенки, совершенно мне незнакомые: убедительную мягкость и нежность, почтительную и умоляющую. Я, Венестос, сын Беборикса, самый суровый воин реки Кастора, я умолял! Я умолял побеждённого врага и нисколько этого не стыдился! Даже присутствие моих верных воинов нисколько не смущало меня и не мешало мне говорить.

Она прошептала:

— Благодарю!

Потом, увидев кровь у меня на плече, она прибавила, печально улыбнувшись:

— Прости! — Она произнесла слова эти с выговором белгов, говорящих на нашем языке.

Я не знал, что мне говорить ещё, и тем не менее не мог удержаться, чтобы не говорить, я, молчаливый Венестос, ученик умного Придано. Немного застыдившись, я вдруг спросил у неё:

— Не болит у тебя голова?

И я посмотрел на эту чудную голову, с длинными белокурыми волосами, на которую рука моя так страшно посягнула. Но на волнистых золотистых волосах не было видно ни одной капли крови. Она тихо покачала головой и ответила:

— Почти что нет.

Она немного привстала, осмотрелась кругом и, увидев неподалёку дерево, едва добралась до него и прислонилась к нему спиной. Лицо её, до сих пор такое бледное, начало немного оживать. Она была бела, как лилия, но на щеках стал появляться розовый оттенок. Почтительно наклонившись к ней, я сказал ей:

— Ты приехала издали, по пустынным местам. Не голодна ли ты? Не хочешь ли пить?

Она в знак согласия кивнула головой. Арвирах открыл сумку: там была ещё лепёшка и жареная птица. Думнак снял свою большую фляжку, ещё наполовину наполненную вином. Оба они, подобно мне, заботились о ней. Она ела очень мало, но всё-таки было заметно, что давно голодала. Прикоснувшись к фляжке губами, она точно удивилась и просто сказала:

— Воды!

Мои люди побежали к реке, хотя шлем, только что ими принесённый был ещё полон воды. Напившись, она привстала, с трудом держась на ногах; протянув руку, она положила её ко мне на плечо и, опираясь на него, сказала:

— Идёмте!

Её лошадь немного подкрепилась на зелёном лугу Думнак поправил на ней узду и поставил её на судно вместе с нашими лошадьми, но ноги её ещё дрожали она, по-видимому, ушиблась. Опираясь о моё плечо, незнакомка вошла на судно, очень осторожно, села на корму, не отказываясь на этот раз от моей помощи, и ещё раз сказала:

— Благодарю!

Перебравшись на другую сторону, Думнак заметил, что конь молодой особы ещё настолько слаб, что на него нельзя сесть верхом. Я спросил у своей пленницы, может ли она сесть на мою лошадь?

— Попробую, — ответила она.

Она позволила мне посадить её на седло и по-видимому держалась довольно крепко. Но из предосторожности я взял лошадь под уздцы и пошёл рядом с ней. Мои всадники тоже повели лошадей под уздцы.

Мы шли до Альбы часа три и, к счастью, никого не встретили. Своим спутникам я приказал никому не рассказывать об этом приключении, а на вопросы всем говорить, что это приехала молодая родственница моей матери, по имени Негалена.

Это распоряжение, по-видимому, было приятно молодой девушке.

Я провёл её в комнату, где жила моя мать, дал ей в услужение двух молодых женщин и отправился ночевать к Думнаку. На следующий день я послал спросить, может ли принять меня моя гостья.

Я застал её в большом зале, одетой на этот раз в женское платье, данное ей одной из крестьянок. Она была очень изящна в этом костюме. При моём появлении она встала, почтительно поклонилась и осталась на ногах, пока я не попросил её сесть. Она меня просила тоже сесть и улыбаясь сказала: