Печать Цезаря

Я ясно рассмотрел красную юбку на голых ногах, коротенький меч на левом бедре и бледное, худое лицо с редкими и тщательно зачёсанными вперёд волосами, высокий лоб, орлиные глаза, большой, выдающийся подбородок, выбритое лицо, морщинистые щёки, изредка оживляемые улыбкой, но по большей части совершенно неподвижные. Это был маленький человек с гибкими членами, с нежными тонкими руками, с узкими плечами и, я бы сказал, с несколько восточным лицом. Итак, передо мной стоял человек, который побеждал великанов, разрушал укреплённые города, покорял Рейн и океан, уничтожал целые народы. На его гордом лице не видно было никакого человеческого чувства, кроме разве властолюбия и полного равнодушия к страданиям смертных, как будто бы он был сделан не из того теста, что другие люди.

Каждый из тысячи галльских вождей, собравшихся у подножья преториума, теснился, чтобы хорошенько рассмотреть его.

Цезарь одним взглядом сосчитал нас. По лбу его с быстротой молнии пробежала складка досады, чуть-чуть исказившая углы его рта, и я услышал, как он ясно проговорил стоявшим около него:

— Ну, видите? Они не приехали!

Они, очевидно, означало зенонов и карнутов.

По быстро данному приказанию, пять или шесть человек отделились от свиты, встали на землю на одно колено, разложили папирусы и, подняв перья, стали ждать. Я понял, что он стал диктовать несколько писем в одно время. Перья бегали по папирусу. Когда письма были кончены, они сложили листки, растопили воск на зажжённом факеле, принесённом солдатом, а Цезарь, сняв с пальца перстень, запечатал им вместо печати. .

Этот перстень своим блеском обратил моё внимание. Он был сделан из массивного золота, с большим круглым красным камнем, на котором что-то было вырезано, — кажется, образ женщины.

Всё это длилось не более минуты. Писавшие встали, засунули письма за пазуху и сейчас же вскочив на лошадей, поскакали по различным направлениям.

Цезарь подошёл к своему краю возвышения, окинул всех нас быстрым взором и резким, отчётливым, повелительным голосом проговорил следующее:

— Благодарю вас, что вы явились на мой призыв. Я жалею, что не вижу между вами гостей, на которых рассчитывал, и жалею не за себя, а за них...

Несмотря на то, что он отлично владел собой, мы чувствовали, что всё в нём кипело. Он ходил взад и вперёд по возвышению, и вдруг, остановившись, обратился к нам:

— Многие из тех, что находятся здесь, плохо меня знают! Люди клевещут на меня! Они, конечно, рисуют меня жаждущим побед и галльской крови... Какие победы одержаны мной в эти шесть лет войны? Какие кельтские или белгские земли присоединил я к римской провинции? Разве я не оставил каждому народу его земли, его законы, его богов, его сенат? Я пришёл к вам на ваш зов. Я воевал с гельветами, чтобы спасти эдуев и приморские народы от страшного нашествия: воевал с белгами, потому что они нападали на ремов, с венетами, потому что они разбойничали на море и грабили корабли соседних племён. Ссылаюсь на уполномоченных этих народов, умолявших о моей помощи. Они стояли передо мной на коленях, как перед благодетелем. Кровью своих солдат купил я вашу независимость, отнял ваши земли у жадных германских орд, у зарейнских бродяг. Уполномоченные эдуев, секванов и приморских народов, возражайте на это, если я говорю не истинную правду!

После этих слов в рядах начальников, преданных Риму, послышались редкие, тихие, нерешительные возгласы.

— Вам тоже говорили о моих жестокостях. Но с кем же я был жесток? С венетами, которые задержали моих послов, совершив преступление, наказуемое даже вашими богами. С Амбиориксом и его воинами, пригласившими на совещание моего легата Сабина и подлым образом убившими его? Ни с одним галльским народом не вёл я войны, несправедливо вызванной. Сколько раз на вызовы отвечал я терпением, прощением и забвением! Уполномоченные ремов, помните вы старцев, явившихся ко мне с распростёртыми руками и умолявших меня сжалиться над вашим народом? Припомните женщин с распущенными волосами, обезумевшими от ужаса и с вершин укреплений подававших мне своих младенцев. Уполномоченные эдуев, разве я не обратил внимания на ваши мольбы?

На этот раз начальники эдуев и ремов с жаром захлопали в ладоши и закричали:

— Да, ты был отцом для нас и наших союзников!

Резкий голос друида Дивитиака проговорил:

— Презри клевету, Цезарь! Раздави её ногой своей, Цезарь продолжал: