Печенежские войны

Трудно объяснить, почему начальник стражи поступил так. Ведь Калокир и медальон с оттиском василевса показал, и сообщил своё звание. Кто знает, в чём тут причина.

«Я разумен, предусмотрителен и осторожен, а потому спокоен», — сказал себе Калокир.

И всё же уверенности у него поубавилось. Он терпеливо стоял в тени под огромной стеной, погруженный в мысли. Конечно, обидно и оскорбительно, что воротившемуся с честью послу не устроили пышной встречи. Даже простые стражники не выказывают особого внимания. Только и всего, что отгоняют попрошаек, чумазых, оборванных калек и юродивых, которые вечно шляются у Палатия в надежде перехватить подачку какого-нибудь вельможи.

Особенно настойчиво пытался прорваться к динату всклокоченный субъект с сумкой через плечо. Он что-то кричал издали, но голос его тонул в общем шуме. Стражники Щитами или тумаками валили его в пыль, но утирая кровь и слюни, всякий раз, отбежав, чтобы, скуля, потереть ушибленные места, вновь и вновь возвращался, наровя проскочить через цепь воинов, которые, конечно же, встречали бродягу новыми тумаками и оплеухами.

Динат и бровью не повёл на эту возню. Мало ли что может кричать презренный попрошайка. И даже когда один из потерявших терпение стражников так хватил крикуна древком копья поперёк спины, что тот рухнул наземь и распластался надолго в состоянии лишь беспомощно сучит руками и ногами, Калокир остался безучастным.

Вот наконец отворилась массивная боковая калитка, и в тёмном её проёме показалась фигурка карлика в монашеском одеянии. Калокир сразу узнал монаха по имени Дроктон, что когда-то встречал его тут и сопровождал в циканистерий ненастным весенним днём.

Увидев Калокира, монах не приветствовал его обычными словами прославления Христа, а просто тряхнул островерхой скуфейкой:

— С чем воротился, долгожданный?

— Ника! — воскликнул динат, поднимая ладонь, как это делали победители с древних времён, изображая бурную радость.

— Пришедшему с победой — хвала! — без особого энтузиазма молвил Дроктон. — Следуй за мной. Тебя ждут во дворце Ормизды.

— Кадмова победа[20]… — неслышно ворчал Калокир. — Приплыл без выгоды, с убытками. Не пустой хвалы мне надо, а награды.

Монах, не оглядываясь, ступал по плитам аллеи, ведущей в глубь крепости. Дворец Ормизды находился в восточной части крепости. Рослые, закованные в броню воины с символами восточной схолы на шлемах как изваяния стояли по обе стороны входа, сложив ручищи в жёстких перчатках на рукоятях обнажённых, упирающихся в ступени лестницы мечей.

Неподалёку лежала груда оружия, оставленного теми, кто входил внутрь. Калокир тоже отстегнул и бросил парадный меч, украдкой приметив, однако, куда бросил чтобы потом не рыться, отыскивая свой среди чужих.

Монах ощупал одежду дината, после чего подтолкнул легонько вперёд, указал на дверь в полумраке коридора.

Зал, в который тупил Калокир, предназначался не для аудиенций, а для гимнастических упражнений и воинского тренажа. Толстые тюфяки, сложенные в дальнем углу в несколько слоёв, стойка с тупыми деревянными мечами, палашами и трезубцами, посеченный пол, борцовские набрюшники, висящие на крюках, и два-три гимнастических снаряда, придвинутые к стенам.

— Почему ты молчишь? — раздался голос прославленного полководца Фоки. — Подойди ближе, достойный Калокир. Что принёс, радость или огорчение?

— Разве смею я говорить первым! — начал динат, с трепетом приблизившись на несколько шагов.

— Был ты в Руссии?

— Да, я был там, и, клянусь, Святейший не ошибся в выборе пресвевта!

— Был ли в Округе Харовоя у Кури?

— Да. Печенежский каган сидит вдоль берега Понта, там и застал его. В Округе Харовоя, на границе с руссами, осели ятуки, они ладят с Киевом и не хотят подчиняться Куре. Каган в затруднении, под его рукой лишь Евксинское побережье и пороги Борисфена. Но войско его по-прежнему несметно и сила несомненна. Он готов и жаждет двинуть полчища на Киев, как только Святослав отлучится из столицы. И он, Куря, это сделает. За десять кентинариев.

— Он их получит, — изрёк Никифор Фока. — Он получит двенадцать! За поход на Киев одарил бы печенега и двенадцатью!

При упоминании о таком количестве золота Калокир заговорил с жаром:

— Я сумел убедить Святослава во враждебности булгар. Русский князь сущий дьявол, но я перехитрил его. Хотя и погубил много своих подданных во имя успеха…

— Не тревожься, услуга твоя не померкнет.

За кровь же убиенных в пути христиан господь не потребует своей епитимьи[21]…

— Слава тебе во веки веков! — воскликнул Калокир обрадованно.

— Тебе отойдут земли казнённых павликиан. Наделы выявленных еретиков станут твоими, ибо сам господь велел так поощрять верных ему, и леги[22] василевса лягут на эдикт[23] тотчас же, едва подтвердится то, о чём ты сообщил мне.

— Скоро Святослав уйдёт на Булгарию, а Куря сокрушит Киев.

— Достаточно ли убеждён ты в этом?

— О да! С помощью огузов я всё устроил. Своими ушами я слышал, как Святослав велел снарядить гонца к Петру за объяснениями, и гонец тот отбыл.

— Кто же убил гонца в Булгарии?