Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?

«Я вообще, к сожалению, мало читаю, хотя расту в очень интеллигентной семье, и у меня в квартире стеллажей с книгами нет только в ванной. Сейчас люди, мне кажется, меньше читают из-за дикого потока информации: ТВ, радио, газеты, журналы, Интернет. Истинная культура становится уделом избранных. Людей, слушающих ТАТУ, много, людей, слушающих ТАТУ и читающих Достоевского, тоже достаточно. А вот людей, которые к ТАТУ никак не относятся, не хватает. Мне кажется, что мы живем в ТАТУ. Я где-то читал, что основное свойство массовой культуры – тотальность. Да я и сам чувствую: от этого фона из рекламы, клипов уже нельзя не зависеть. Их можно ненавидеть, презирать, а вот не зависеть от них нельзя, как нельзя не зависеть от воздуха и от солнца.

Я закончил школу, выспался, стал читать в Интернете статьи Фукиями и Солженицына, книги Уэльбека об обществе потребления. Взял у папы сборник “Вехи”, “Протестантскую этику и дух капитализма” Вебера. После вашей статьи решил прочесть книгу Светланы Алексиевич.

В общем-то я спокойно отношусь ко всяким ужасам в литературе. Последняя книга, которую я купил по истории, называется “Россия в начале XX века”. В ней почти на 800 страницах и революция, и войны, и неурожаи с жутким голодом, с разграблением помещичьих усадеб, и брошенные, больные дети, и расстрелы, и разгоны. Погибло столько-то тысяч, расстреляно столько-то десятков тысяч, из них столько-то детей, столько-то женщин. Но я привык к этому относиться с абстрактно-исторической точки зрения: в России такая страшная история, но при чем тут я?

Скачал из Интернета книгу Алексиевич. Начал читать. Есть книги, которые лучше не читать. И не писать. В Москве рассвело. Теплая и короткая июльская ночь кончилась. Я дописываю это письмо (впервые пишу незнакомому человеку). Не хочется слышать даже любимого Шевчука с Макаревичем. Первый раз, сидя за письменным столом, я испугался. Почти весь покрылся холодным потом, было ощущение, что у меня шевелятся кости, а кровь течет как-то не так. Я всегда думал, что такое должно быть, если что-то случится с родственниками, близкими и друзьями. Оказывается, что нет.

Но самое ужасное, по-моему, я повзрослел. Я понял ту девушку. Пусть я жил в парнике. Но это помогло быть относительно мягким, неагрессивным, отзывчивым (во всяком случае, мне всегда так говорили). Смогу ли я теперь заделать появившуюся благодаря Вам дыру?

Лев Соломонович, мне трудно Вас в чем-то упрекнуть. Но у меня есть вопрос к Вам: не легче ли, не приятнее ли, не веселее ли Вам жить рядом со мной (с той девушкой), не читавшей эту книгу? Не лучшее ли, добрее, отзывчивее были бы мы (девушка и я), читая вместо этой книги какого-нибудь Акунина?»