Педагогическая поэма. Полная версия

«Как врага трудящихся и вора, Ужикова нужно с позором выгнать из колонии. Но, принимая во внимание, что за него просит Наркомпрос, товарищеский суд постановил:

1. Оставить Ужикова в колонии.

2. Объявить ему бойкот на один месяц, исключить из отряда, не назначать в сводные отряды, запретить всем колонистам и воспитанникам разговаривать с ним, помогать ему, есть за одним столом, спать в одной спальне, играть с ним, сидеть рядом и ходить рядом.

3. Считать его под командой прежнего командира Дмитрия Жевелия, и он может говорить с командиром только по делу, а также, если заболеет, – с врачом.

4. Спать Ужикову в коридоре спален, а есть за отдельным столом, где укажет ССК, а работать, если захочет, в одиночку, по наряду командира.

5. Всякого, кто нарушит это постановление, немедленно выгнать из колонии распоряжением ССК.

6. Приговор вступает в силу сразу после утверждения заведующим колонией».

Приговор немедленно был одобрен аплодисментами собрания. Кузьма Леший обратился к нам:

– От-то здорово! Вот это поможет. А то говорят: помогите бедному мальчику, сделайте ему отмычки, хе!

Простодушный Кузьма говорил все это в лицо Брегель и не соображал, что говорит дерзости. Брегель с великим осуждением посмотрела на лохматого Лешего и сказала мне официально:

– Вы, конечно, не утвердите это постановление?

– Надо утвердить, – ответил я.

Джуринская потерялась совершенно. С одной стороны, она чувствовала какую-то истину в событии, с другой – приговор казался ей ужасным. В пустой комнате совета командиров Джуринская отозвала меня в сторону:

– Я хочу с вами поговорить. Что это за постановление? Как вы на это смотрите?

– Постановление хорошее, – сказал я. – Конечно, бойкот – опасное средство, и его нельзя рекомендовать как широкую меру, но в данном случае он будет очень полезен.

– Вы не сомневаетесь?

– Нет. Видите ли, этого Ужикова в колонии очень не любят, презирают. Бойкот, во-первых, на целый месяц вводит новую, узаконенную систему отношений. Если Ужиков бойкот выдержит, уважение к нему должно повыситься. И для самого Ужикова очень достойная задача. Я люблю такие наказания, которые разрешают конфликт до конца.

– Ну а если не выдержит?

– Поверьте, Ужикову терять нечего. Хуже быть не может. Если он не выдержит, ребята его выгонят.

– И вы поддержите?

– Поддержу.

– Но как же это можно?

– А как же можно иначе? Коллектив имеет право защищать себя?

– Ценою Ужикова?

– Ужиков поищет другое общество. И это для него будет полезно.

Джуринская улыбнулась грустно:

– Как назвать такую педагогику?

Я не ответил ей. Она вдруг сама догадалась:

– Может быть, педагогикой борьбы?

– Может быть.

В кабинете Брегель собралась уезжать. Лапоть пришел с приказом:

– Утверждаем, Антон Семенович?

– Конечно. Прекрасное постановление.

– Вы доведете мальчика до самоубийства, – сказала Брегель.

– Кого? Ужикова? – удивился Лапоть. – До самоубийства? Ого! Если бы он повесился, не плохо было бы… Только он не повесится.

– Кошмар какой-то! – процедила Брегель и уехала.

Эти дамы плохо знали Ужикова и колонию. И колония и Ужиков приступили к бойкоту с увлечением. Действительно колонисты прекратили всякое общение с Аркадием, но ни гнева, ни обиды, ни презрения у них уже не осталось к этому дрянному человеку. Как будто приговор суда все это взял на свои плечи. Колонисты издали посматривали на Ужикова с большим интересом и между собою без конца судачили обо всем происшедшем и обо всем будущем, ожидающем Ужикова. Многие утверждали, что наказание, наложенное судом, никуда не годится. Такого мнения держался и Костя Ветковский.

– Разве это наказание? Ужиков героем ходит. Подумаешь, вся колония на него смотрит! Стоит он того!

Ужиков действительно ходил героем. На его лице появилось явное выражение тщеславия и гордости. Он проходил между колонистами, как король, к которому никто не имеет права обратиться с вопросом или с беседой. В столовой Ужиков сидел за отдельным маленьким столиком, и этот столик казался ему троном.