Педагогические идеи К.Д. Ушинского

И воспитанницам показался он чересчур грубым. И Ушинский знал об этом. Ему даже друзья часто говорили, советовали, что вот если бы он полегче, да с соблюдением тактики, да с компромиссами, с уступочками, вот тогда-то можно было и подольше продержаться, побольше сделать.

А Ушинский не мог иначе. Он бесстрашно обнажил шпагу навстречу косности и рутине. Он знал, что его поймет молодая Россия, он верил тем же воспитанницам. Он ждал их пробуждения. И он торопил себя, их, словно чувствуя, что совсем мало осталось жить и он не успеет выполнить свой долг перед Отчизной.

Таким он хотел видеть и каждого воспитателя: решительного, радикального, смелого, с позитивной программой действий, одним словом, рыцаря без страха и сомненья..,

— Что? Воспитатель не должен сомневаться?— может подловить меня на слове кто-то из инакомыслящих, — вы за бездумную активность? За деятельное невежество?

Нет, я не намерен оправдываться перед столь изощренной эрудицией, поднаторевшей в спорах о значении понятий.

Я повторяю только то, что сказал. Воспитатель должен быть сильной личностью. Он призван воспитывать сильных людей. Сильных душой и телом, глубиной познания и молодостью, щедростью души и ненавистью ко всему казенному, алчному, бесчеловечному.

— И все это без тени сомнения? Без оглядки на то, что было и будет сделано? — Конечно, нет.

Процесс думания, осмысления и анализа своих настоящих и будущих действий и есть та зауженная ячейка, через которую непременно должна пройти педагогическая активность.

Ушинский как педагог сам был невероятно радикальным и бескомпромиссным, когда дело касалось косности, невежества и пошлости, но он становился необыкновенно деликатным человеком, когда общался с детьми, с учителями, разделявшими передовые взгляды на просвещение, народ, науку.

Он обладал подлинно педагогическим тактом, без которого, по его мнению, ни один педагог «никогда не станет хорошим воспитателем-практиком...». «...Никакая психология,— пишет он,— не может заменить человеку психологического такта, который незаменим в практике уже потому, что действует быстро, мгновенно, тогда как положения науки принимаются, обдумываются и оцениваются медленно. Возможно ли представить себе оратора, который вспоминал бы тот пли другой параграф психологии, желая вызвать в душе слушателя сострадание, ужас или негодование? Точно так же и в педагогической деятельности нет никакой возможности действовать по параграфам психологии, как бы ни твердо они были заучены».

Почему же Ушинский как бы разделяет знания психологии, физиологии с психологическим состоянием ребенка? А дело в том, что эти вещи действительно разные. Ушинский подходит к ребенку скорее и как педагог, и как глубокий психолог. Его прежде всего интересует личность ребенка во всей своей полнокровной целостности. Педагогические методы и педагогические средства применяются не к отдельным психическим качествам дитяти, а к такому ребенку, «каков он есть и действительности, со всеми его слабостями и во всем величии, со всеми его будничными, мелкими нуждами и со всеми его великими духовными требованиями. Воспитатель должен знать человека в семействе и в обществе, среди народа, среди человечества, и наедине со своей совестью, во всех возрастах, во всех положениях, в радости и горе, в величии и унижении, и в избытке сил и болезни, среди неограниченных надежд и на одре смерти, когда слово человеческого утешения уже бессильно. Он должен знать побудительные причины самых грязных и самых высоких деяний, историю зарождения преступных и великих мыслей, историю развития всякой страсти и всякого характера. Тогда только он будет в состоянии почерпать в самой природе человека средства воспитательного влияния,— а средства эти громадны!»

* * *

Проблема средств и факторов воспитания волновала педагогов на протяжении многих веков. Она актуальна и по сей день.

И все-таки характеризовать точку зрения Ушинского по этому вопросу мы намерены не для того, чтобы отметить, что он в решении кардинальных педагогических проблем приблизился к марксистской концепции становления личности, что он превзошел в своих теоретических посылках других ученых, философов, психологов.

Это уже сделано в истории педагогики.

Постараемся избежать и преувеличений такого рода, что Ушинский проложил, говоря словами Писарева, новую дорогу человеческой мысли, «сделал такие открытия, от которых перевернулось вверх дном миросозерцание» многих поколений педагогов, а вслед за этим и многое изменилось в общественной жизни страны, народа, хотя такая оценка Ушинского была бы в какой-то мере и справедливой.

Обратим внимание читателя лишь на то, в какой мере актуально учение Ушинского для нас, насколько его теория современна, насколько разработанная им система средств и факторов воспитания не устарела в наши дни.

Итак, средства воспитания и развития, по Ушинскому, выводятся из самой природы ребенка, его деятельностной сущности, из той реальной окружающей среды, которая дает пищу для его ума, обогащает мир чувств, влияет на его становление.