Педагогические притчи (сборник)

Для меня она есть Твоя, Отец, светлая, живая сущность и светлая, живая сущность Матери, Бабушки, Дедушки. В своем духовном мире я продолжаю жить с вами, люблю вас больше, чем когда-либо, прислушиваюсь к вашему голосу, делюсь с вами своими переживаниями.

«Память сердца как жизнь, – говорит мне моя личная истина, – она твоя связь и сотрудничество с Миром Надземным, Высшим, Многомерным, или, как учил Иисус Христос, с Царством Небесным».

Совесть

Отец!

Мне рассказывали, как Ты покинул отцовский дом, потому что…

Впрочем, это неважно.

Ты стал рабочим типографии и вступил в партию безо всякой корысти – это была твоя искренняя вера, не фанатичная, а святая. Она и увела Тебя добровольцем на фронт.

Вспоминаю одну историю и хочу заглянуть в душу Твою.

Дома у нас было много книг. Ты сам набирал и печатал их и каждую новую книгу приносил домой. Мама тоже любила покупать книги.

Однажды вечером вы с мамой перетащили все эти книги в нашу маленькую кухню, где стояла у нас настоящая кирпичная русская печь. Я тоже помогал Вам переносить книги. Мне было тогда примерно шесть-семь лет, я еще не ходил в школу. Стоял тридцать седьмой или тридцать восьмой год.

Ты, Отец, брал каждую книгу, перелистывал ее, а потом бросал в горящую печь. Ты бросил туда даже несколько толстых книг в классном переплете. Русская печь гудела, в маленькой кухне было жарко.

Мама отложила в сторонку несколько книг с обложками другого цвета.

«Не будем жечь эти книги, прошу тебя!» – сказала она.

Ты взглянул на книги и тихо произнес: «Маро, опасно иметь их дома!»

«Они же хорошие!» – настаивала мама.

«Тогда, может быть, спрячем в надежном месте?» – сказал Ты полушепотом.

Я помог маме положить книги в мешок и уложить их в тахту. Сверху мама накрыла их подушками и одеялами.

После этого прошло несколько дней, и однажды, в твое отсутствие, к нам пришли «гости», по-моему, из партийного комитета издательства «Коммунист», где Ты работал.

«Нам поручено посмотреть вашу библиотеку, – сказали они, – наши рабочие коммунисты должны много читать, иметь дома хорошие книги».

Они мило улыбались, приласкали меня. Потом открыли книжный шкаф, на полках которого лежало всего два десятка книг.

«Это все?» – удивились они.

«Часть книг мы сожгли», – отозвалась мама.

«Почему? Какие?» – еще больше «удивились» они.

Мама назвала несколько книг и добавила, что не помнит все.

«Хорошо сделали!» – сказали они и обратились ко мне: «Какой ты большой мальчик, наверное, тоже помогал родителям сжигать плохие книги?»

«Нет, – солгал я, – я спал».

«А ты не знаешь, может быть, где-то дома лежат книги, которые родители не успели проверить?»

«Нет, – ответил я, – дома уже нет книг, кроме этих».

«Умница, – сказали они мне, – слушайся родителей». – И ушли.

Мама закрыла за ними дверь. Потом мигом схватила меня, прижала к себе, покрыла поцелуями и заплакала. Сердце ее вырывалось из груди.

Может быть, думаю я, не надо требовать от детей, чтобы они всегда и всем говорили только правду, никогда и никому не лгали? Может быть, надо было сказать этим дядям о мешке, который в тахте?

Но я солгал, и, как и сейчас убежден, это было торжество педагогики сердца моих родителей.

От вас, Отец, о спрятанных книгах я не слышал больше ни слова.

Я знал, что мешок исчез. Потом Ты ушел на войну и вскоре погиб. У мамы было много забот в те тяжелые годы. Я чувствовал, что вспоминать о мешке нельзя, и тоже забыл о нем.

Летние каникулы, как правило, я проводил в деревне у бабушки и дедушки. Любил много читать и перечитал почти все книги, которые только имелись у нас и соседей.

Но однажды бабушка сказала мне: «Сынок, загляни в кувшин, там должны быть книги твоего отца».

Было это в 1946 или в 1947 году. Кувшин предназначался для хранения вина и, по грузинскому обычаю, был по горло зарыт в землю в дедушкином амбаре. Сверху его покрывали плоским круглым камнем и притаптывали землей.

Мне пришлось искать место, где был зарыт кувшин.

Знала ли бабушка, какую опасную взрывчатку я достал из кувшина? Нет, не знала. Зато я сразу вспомнил об исчезнувшем мешке.

О чем Ты, Отец, тогда думал, когда с твоего молчаливого согласия мама переправила эти книги своим родителям? Было же велено Тебе, коммунисту, уничтожить их? Неужели Ты не мог предвидеть, что когда-нибудь книги эти достанутся мне, Твоему сыну?

В тот год я вернулся в школу другим человеком: я прочитал все романы Михаила Джавахишвили и Григория Робакидзе, стихи Паоло Иашвили и Тициана Табидзе и еще много других книг. Я стал владельцем сокровищ.

Но мог ли я кому-либо сказать об этом, показать книги? Только любимой учительнице Варо Вардиашвили? Ты думаешь, Отец, она наложила запрет на эти запрещенные книги? Нет! Она дала мне понять, что я имею духовный источник, но надо молчать.

И я молчал, перечитывал книги и молчал. В моем духовном мире образовалась засекреченная часть, и она питала мою нравственность, мои отношения. Я воспитывался не столько книгами, сколько той мыслью, что Твоя совесть стала частью моей совести.